Александр Торопцев - Бросок на Альбион

– Мы будем воевать! – крикнули все.

Другого выхода у них не было. Они пошли по земле Нортумбрии с необоримым желанием драться, грабить и побеждать. Первый бой против крупного войска противника они выиграли.

Рагнар победил в себе страх, снял с плеч изорванный плащ, приготовился к неравному бою и громко крикнул:

По Нортумбрии шли викинги, нападая на слабоукрепленные селения, жестоко расправляясь с теми, кто оказывал им сопротивление. О неожиданном вторжение Рагнара узнал король Нортумбрии Элла. Он быстро собрал крупное войско, встретил врага в долине небыстрой реки, дал бой. Прекрасно зная местность, Элла выгодно расположил войска. Рагнару некогда было думать о диспозиции. Он сходу атаковал противника, надеясь первым ударом сокрушить нортумбрийцев. Но их оказалось слишком много. Они сдержали натиск, атаковали викингов с флангов, и вскоре стало ясно, что бой завершится полным разгромом иноземцев.

Рагнар сражался до последнего. На нем были кожаные штаны, плащ, сшитые Аслаугой, кольчуга. Воины Эллы не могли подобраться к нему. Он убил много нортумбрийцев.

Все решило время. К концу дня оставшиеся в живых викинги прекратили сопротивление, руки устали держать оружие, опустились беспомощно руки.

Рагнар дрался дольше всех, и больше всех воинов врага поразил он. И тоже устал. На него налетели со всех сторон нортумбрийцы, завалили вождя викингов на землю, сняли с полуживого кольчугу. Кожаные штаны оставили. И бросили в темницу.

… Он вскрикнул от боли, но голос его не дрожал, не просил пощады, как обычно бывает, когда даже сильные люди, не выдержав боли, кричат на радость палачам – врагам. В грозном реве Рагнара нортумбрийцы услышали дикую радость боя, и эта радость дрожью страха отозвалась в сердцах победителей.

– А-ах! – взвыл вождь, и свирепый голос его услышали вновь люди. Он песнь свою продолжил в экстазе боя:

Голос Рагнара прорывался сквозь тяжесть дубовой двери, метался от камня к камню по путанным сырым коридорам, томил души людей, а вслед за песней летели звуки смертного боя.

Вождь викингов вел неравный бой со змеями. Клубок этих тварей увидел он в углу темницы, когда привыкли глаза к темноте. Змеи несколько секунд вели себя спокойно, но вдруг зашевелились – он уже пел свою песню, – потянулись из угла к нему.

Не боялся он в жизни змей. Они его боялись, это знали все. Порою, на заболоченном островке, куда забредали по делам ладьи Рагнара, он, увидев змею, спокойно подходил к ней, хватал за хвост, дергал ее, как кнут, и бросал, дохлую, под ноги. Немного змей погубил он на своем веку, гораздо больше людей пало от его меча, но все друзья знали: змеи Рагнара боятся.

Теперь они не боялись его. Он увернулся, схватил одну из них, уронив при этом плащ на каменный пол, тряхнул кнутом гадину, кинул ее в угол, откуда ползли на него в бой несколько тварей. Первый раз вскрикнул Рагнар, когда потянулся за плащом: змея оказалась рядом, укусила его за руку. Он, озверев от боли, от злости, поймал ее «щелкнул» кнутом, отбежал от двери, увидел еще одну тварь, извивающуюся под порогом. Окружили Рагнара змеи!

Тревожным рокотом катилась песня боя, песня мести по закоулкам мрачного замка. То была эпоха песен, эпоха странных людей. А разве это не странно? Дикие пляски битв на всей обозримой территории земного шара… в этом нет ничего удивительного. Люди любили подобные пляски всегда. В этом ирландец или обитатель Альбиона ничем не отличаются от жителей Цейлона, островов Японского архипелага, всей Евразии, других материков, других островов, эпох, времен. Человек, хоть и сложнейшая система ценностей, но не настолько, видимо, сложная, если из века в век, из тысячелетия в тысячелетие с упрямством солнца бросается в одну и ту же пляску битв, пляску смерти. В этой дикой похоти своей человек прост и предсказуем: в своем поэтическом отношении ко всему – к миру вообще, к миру людей, к человеку вне мира людей, к миру вне человека, ко всем своим прихотям. В чем тут дело, человек? Почему ты такой гениально непредсказуемый и в то же время такой гениально тупой?

В то же самое время. На той же самой планете. На том же самом, очень крохотном пятачке Вселенной.

Потерпев сокрушительное поражение, ты выпрашиваешь разрешение у победителя, царя Паганского царства, на строительство удивительного по красоте и величию, по могучей мысли, скрытой во всех внешних и внутренних формах храма, где в одном из помещений возлежит в блаженной нирване Будда, чему-то скромно улыбающийся. Точно такая же улыбка покоится на лике рукотворного Сфинкса в Египте. Чему ты улыбаешься, человек? Ты придумал небо, куда взлетают погибшие за веру воины-мусульмане и совершенно незнакомые с Кораном и Пророком теночки, воины вождя Ауицотля. Ты читаешь, попав в опасную передрягу, стихи своему японскому (и китайскому, и тюркскому, и индусскому, и норвежскому и так далее по всей планете) владыке, и тот в упоении, в великой радости от магии слов дарует тебе свободу да еще и награждает воистину по достоинствам тебя, поэта.

Ты бьешься со змеями, но мозг твой творит песню – творит мысль. Зачем, Рагнар, тебе в этот страшный миг нужна песня? Без нее нельзя?

Вот зачем нужна была тебе песня, Рагнар? Пить с богинями пиво хочешь ты, сидя в первых рядах и смеясь? Да, ты достоин сидеть в первых рядах, ты великое дело сделал для тех, кто сомневался, не решался. Сиди, Рагнар, в первых рядах и смейся с огромной медной чашей пива в руках.