Лев Жданов - Под властью фаворита

– Ты так думаешь?

– Остерман так полагает. А он ли во всяких интригах не знаток! Никогда не ошибется, старая лиса. Даже если говорить о враге. И потом… помните показание Бирона? Выходит, граф сам втянул его в регентство, поджигал против принца Антона, строил козни, чтобы потом герцога же арестовать… И этим он заслужил общую любовь, прослыл героем в народе. От вас посыпались награды и милости сверх меры… Отвратительно. Двойной предатель!

– Да… если только это правда. А очень похоже на то.

– Сомненья нет! Все ясно открылось во время следствия.

– Но… все-таки с графом надо быть осторожнее. Его так любит армия. Поди узнай, что делается там, в совете? Я, скажи, не могу, голова моя…

– Скажу… скажу… Да они и сами знают… Только Остерман хотел было явиться… Как ему сказать?

– Хорошо… Его одного приму, если надо. Только не принца Антона. Слышать не могу противного голоса, этой хромающей болтовни дуралея. Фуй! Косноязычный, «пряничный принц». Его – ни за что! С тех пор как я почувствовала, что буду снова матерью, понимаешь, видеть, слышать не могу ненавистного… Не могу… Не могу!

– Понимаю… понимаю… И Линар мог бы приревновать. Успокойтесь, не впустим «пряничного принца». Особенно когда должен явиться настоящий «зачарованный наш принц Шармант»!

И, отдав шутливый реверанс, Менгден прошла в соседний покой, где вокруг большого стола сидели члены совета: Остерман, Райнгольд Левенвольде, фон Менгден, канцлер граф Головкин – с принцем Антоном во главе.

Тимирязев, сенатский служака, преданный Остерману, и Петр Грамматин, снова занявший место адъютанта при Антоне, помещались поодаль за секретарским столом.

– Что же, ваше высочество, – появившись перед собранием ближайших министров и советников правительницы, бесцеремонно задала вопрос фон Менгден. – Государыня желала бы знать, как здесь надумали? Чем порешили? Она прилегла… но дело это ее весьма беспокоит.

– Что же решать?! Все по-прежнему… Скажите, гра-аф, вы баро-онессе…

– Отставка тут уже готова к подписанию. Но все-таки мы послали к графу сына. Ежели ее высочеству угодно быть столь великодушной… Вот ждем ответа. Да вот и самый ответ на пороге! – увидя входящего Миниха-младшего, закончил Остерман.

– Баронесса! – войдя, отдал молодой полковник поклон Юлии.

– Сказывайте скорее… Принцесса желает знать: успели уговорить нашего героя? Перестал он капризничать, словно барышня перед балом, или нет? Берет назад свою отставку?

– Не знаю, как и сказать, баронесса! – щелкнул шпорами Миних-сын. – Не сетуйте на меня и вы, ваше высочество! – обратился он к Антону. – Послов не секут, не рубят! Я передал отцу все, что было вами приказано. И… должен также дословно объявить его решение. Позволите, принц?

– Проо-шуу ваа-ас. Мы зде-есь для дее-ла… не дляа кооо-омпли-меентов!

– Вот именно. Опущу все соображения батюшки, так сказать, общего свойства, насчет действий правительства вообще…

– Без участия в таковом самого графа Миниха? Могу себе представить! – с добродушной усмешкой проговорил Головкин. – Бессильный гнев – плохой подсказчик!

– Вот, вот… И батюшка изволил говорить то же самое. Сила и без гнева сражает своих врагов. А сердиться бессильно – лишь себя напрасно сокрушать! – послал ответную стрелу полковник, вступаясь за отца. – И вот батюшкино решение: «Если Миних нужен, то его место там же, где был он месяц тому назад. А нет – так ширмою служить для других он не может. И по годам своим, и по заслугам». Так он сказал… простите!

– На стаа-рое месс-то? Вее-ли-иким визирем! Мее-ня на заа-дний двор! Прее-воо-схоо-дно!.. – заволновался Антон.

– Министров и первых советников короны – ему в лакеи либо в ординарцы его штаба? – спокойно снова съязвил Головкин.

– Тттому не-е бы-вать!.. Яаа не соглаа-сен! Ннне поо-зволю… Аа… вы что-о же молчите? И-или полаа-гаете? – живо обратился принц к Левенвольде.

– Мне хотелось бы раньше слышать ценное мнение графа Андрея Иваныча! – проговорил тот, глядя на Остермана. – Как вы об этом полагаете, граф?

– Ддда… говооо-рите… рре-шаай-те! – предложил принц.

– Решать не мне. Как ее высочество соизволит? А мне сдается, надо бы ей изложить, в каком положении сейчас дело.

– Ддда, коонечно… Воот вы бы саа-ми… Так хорроо-шо будет… Пой-дите и скаа-жите ей…

– Пожалуйте… пожалуйте, Андрей Иваныч! – уловив вопросительный взгляд Остермана, пригласила Юлия, подымаясь с места, которое заняла недалеко от стола. – Вас принцесса примет. Лишь не взыщите за наш туалет…

– Смею ли я! – с трудом подымаясь с помощью Миниха-младшего, учтиво отозвался старик. – Тимирязев, дайте мне чистую копию заготовленной отставки.

Взяв бумагу, он с помощью Миниха доковылял до дверей спальни. Здесь его взяла под руку Юлия и ввела к Анне.

– Ваше высочество, как изволите себя чувствовать? – с почтительным поклоном задал он церемонный вопрос.

– Для вас по секрету: немного легче. Только других никого не пущу! Что там у вас? Какие вести? Помирился с нами наш капризный герой? Мне весьма неохота обижать графа. Вы умница… вы понимаете. Столько услуг… таких важных оказано фельдмаршалом… Не мне одной, всем государям, которым служил десятки лет. Будут осуждать нас за неблагодарность. А врагов и так слишком много, не так ли, Андрей Иваныч?

Помолчав немного, кашлянув слегка раз-другой, он вдруг тепло заговорил, даже со слезою, звенящей в тихом, старческом голосе:

– Вот пристыдили вы меня, ваше высочество. Признаюсь, слушал я на совете, что там говорилось, и сам подумал: лучше бы избавиться от опасного честолюбца, оберечь бы малютку-императора от нового Годунова, каким был уже мой «друг», герцог Бирон. Каким, видимо, пытался стать и мой «старый приятель», граф Миних. А вот как вы тут мне…

– Вот как! И вы полагаете?.. – встревожилась Анна. – Значит, Юлия не ошиблась на этот раз? Вы не слушайте меня лучше, Андрей Иваныч. Я молода, ничего не понимаю в этих ваших делах государственных… Говорите, как сами думаете, совсем не обращая внимания на мои детские затеи и выдумки!

– Устами детей – Господь вещает нам, принцесса…

– В делах правления важно, что скажет Остерман! Ему я доверю больше, чем самому Господу Богу, далекому от нашей грешной земли. Я слушаю!

– Добро… «Много заслуг» – изволили вы сказать. Точно. Но мои заслуги не отымают законных прав у тех, кому я обязан был служить по долгу присяги. Заслуги – право на милость, а не основание, не предлог карать и миловать тех, кому с л у ж и т ь и повиноваться я обязан по закону, по чистой совести.

– Правда… правда… Как это вы хорошо сказали…

И Анна стала про себя повторять ловко построенное обвинение Миниху, так незлобиво и мирно изложенное на вид.