Эвелин Энтони - Виктория и Альберт

– Давайте распрощаемся здесь. Лорд М.! Это ненадолго, потому что я хочу, чтобы вы снова пожаловали сюда. Я сейчас вернусь в гостиную, а вы можете обойти террасу. Прощайте и спасибо.

Он пропустил королеву и подождал немного, стоя в тени, пока маленькая фигурка в широком кринолине проскользнула в комнату и сразу же подошла к Альберту, который стоял у камина, разговаривая с Энсоном. Мельбурн увидел, как она коснулась его руки. Даже не видя ее лица, он твердо знал, что она улыбается. Мельбурн прошел мимо темной террасы и поднял воротник сюртука, чтобы спастись от внезапно поднявшегося ветерка. Он вернулся в замок, и камердинер проводил его в комнату. Он спал крепко, без сновидений, но когда рано утром он отправился в Лондон, то чувствовал себя старым и усталым.

– Если бы ты не поддерживал меня, не знаю, смогла бы ли я все это выдержать. Альберт, мне было так неприятно, когда он вошел в комнату, встал передо мной и задвигал ногами… Я чуть не закричала.

Виктория подобрала юбки и пригласила Альберта сесть рядом с ней на маленьком диванчике у окна. Она только что вернулась после беседы с сэром Робертом Пилом. На этот раз она его приняла в более скромном помещении. По предложению принца она не стала снова заставлять Пила идти по длинной Белой гостиной, где он начал нервничать еще не дойдя до нее. Кроме того, с той комнатой у них были связаны неприятные воспоминания о встрече два года назад.

Правительство Мельбурна ушло в отставку, и его место заняли тори. Альберт был благодарен Стокмару и Энсону за то, что они помогли убедить королеву принять Пила и его сотрудников без лишних жестокостей. Он раньше даже не представлял себе, какой она может быть упрямой и как временами было, наверное, трудно Мельбурну. Если ей что-либо не нравилось, она скрывалась под маской своего положения королевы. К какому бы общему мнению ни приходили избиратели, она могла продемонстрировать, что ей не по душе их решение. Кроме того, она лишала возможности спокойно работать тех людей, которые не могли управлять без нее. Эхо была ее привилегия, и потребовались часы терпеливых уговоров и тактичных просьб, чтобы убедить ее не превышать свои возможности.

Пил, человек честный и деловой, желал завоевать ее доверие и получить прощение за свои прошлые ошибки. И ему ни в коем случае нельзя было даже намекать, что она не права или что у нее нет выбора – это привело бы к катастрофе. Совместные усилия принца и ее советников превратили ее отвращение к Пилу в вежливое недружелюбие.

Альберт сел рядом с ней и погладил ее руку.

– Дорогая моя, я понимаю, какие ты приложила усилия, но надеюсь, что все прошло хорошо!

– Да, мне тоже так кажется, – призналась Виктория. – Я не сказала ему ничего неприятного и старалась не смотреть ему на ноги.

Она улыбнулась, вспомнив что-то.

– Мне кажется, что ты можешь мною гордиться. Я старалась держать себя в руках. Возможно, спустя некоторое время я даже смогу его переносить. Но он никогда не будет таким приятным, как лорд М.

– Приятное поведение и отношение – это не самые важные качества премьер-министра, – заметил Альберт.

Он сразу же отмел какие бы то ни было сравнения Пила с Мельбурном. Отставного премьер-министра следовало вычеркнуть из ее памяти. На этом усиленно настаивал и Стокмар. Мельбурн уже начал писать ей длинные письма. Он не имел права этого делать, будучи членом оппозиции, и их переписку с королевой следовало как можно скорее прекратить.

– Да, но это помогает в общении, – вздохнула Виктория. – Особенно если я опять беременна.

Виктория была недовольна тем, что снова беременна, и ее отношение к материнству шокировало Альберта. Он считал, что приличные женщины не должны пользоваться привилегиями замужней жизни с такой страстью и только ради удовольствия. Благородной обязанностью женщин было рожать и растить детей. Тогда она возвышалась над низменными аппетитами мужчин. Он глянул на маленькое личико, радостно поднятое к нему, и решил, что несправедливо даже мысленно ее критиковать. Или же завидовать ей, подумал он, вдруг кое-что поняв, потому что она воспринимает все слишком упрощенно и чрезмерно в себе уверена.

– Что сказал сэр Роберт?

– О, ничего особенного. Говорил, что надеется служить мне так же хорошо, как это делал его предшественник. Он, между прочим, сказал это и в прошлый раз, и я его тогда осадила! Но сейчас мне пришлось ответить ему, что тоже надеюсь на это. Сэр Роберт уверял меня, что новое правительство собирается расширить торговлю с другими странами, так как, по его мнению, это единственная возможность добиться процветания страны. У меня создалось впечатление, что он станет выступать за отмену хлебных законов, но не сразу, а через какое-то время.

Хоть он мне не нравится, но я считаю – он это сделает. Как только он перестал пытаться произносить высокопарные речи и переминаться с ноги на ногу, волнуясь, как бы не сказать что-либо бестактное, я обратила внимание, что он прекрасно разбирается в существующей ситуации. И он даже не упомянул о моих фрейлинах. Спасибо тебе, любовь моя.

Она быстро поцеловала Альберта в щеку. Принц должным образом провел переговоры с сэром Робертом, и проблему с фрейлинами удалось разрешить очень просто. Вопрос об этом не стоило поднимать, потому что королева ни за что не отказалась бы от своих прав. Поэтому было решено, что наиболее высокопоставленные дамы ее свиты сами подадут в отставку и освободят дорогу для жен и дочерей знатных членов партии тори.

– Все в порядке, – ответил ей Альберт. – Пил проявляет здравый смысл.

Ему нравился Пил, и это было странно, потому что он был таким же скованным и холодным человеком, как и сам принц. Однако Альберт ему больше симпатизировал, чем Мельбурну, потому что всегда неловко себя чувствовал в присутствии слишком светского человека, ему казалось, что с ним слишком фамильярны или, того хуже, над ним потихоньку потешаются. Общаясь с Пилом, он ничего подобного не испытывал.

Разговоры с Мельбурном, Греем или лордом Джоном Расселом всегда сводились к каким-нибудь пустякам или превращались в светскую беседу. Причем им казалось, что они демонстрировали юмор, в то время как Альберт считал, что они просто оскорбляли друг друга. Замечания Пальмерстона заставили бы любого уважающего себя немца вызвать его на дуэль. Альберт никогда не сможет их понимать, и они ему никогда не понравятся. К сожалению, при дворе его жены преобладали именно такие люди. Простой народ в этой стране был и вовсе отвратительным – грязным, пьяным и недисциплинированным. Здесь все так разительно отличалось от чистой и приличной маленькой деревни Кобург, в особенности огромный и вонючий Лондон или эти ужасные индустриальные города, выступившие как отметки черной оспы по всей Англии.