Дмитрий Нагишкин - Сердце Бонивура

— Вас же сотня, а я один, — сказал Виталий, надеясь, что руки, может быть, развяжут, а там будет видно.

Но урядник вместо ответа крикнул:

— Садись! — и, не дожидаясь, пока Бонивур сделает это, схватил его за ногу.

Виталий неловко упал, ударившись плечом о землю. Урядник схватил сапог за подошву и каблук, потянул на себя. Сапоги сидели плотно. Урядник покраснел от натуги, но упрямо тащил к себе. Рванул сапог и снял его, чуть не вывихнув Виталию ногу. Молодой протянул руку за сапогом. Картавый показал ему кукиш и, разувшись, стал натягивать сапог себе на ногу. Молодой сказал:

— Куда тебе, на твои тумбы! Ведь не налезут.

Урядник продолжал распяливать голенище. Оно с треском лопнуло по шву. Молодой сердито сказал:

— Ну, что я говорил, черт ты этакий!.. Зря только отнял.

Он схватился за второй сапог, но урядник, оттолкнув его, снял сам и клинком разрубил сапог пополам.

— На-кася выкуси…

Наблюдавшие за этой сценой расхохотались. Только бородатый Митрохин осуждающе покачал головой, с нескрываемой жалостью глядя на пропавшие сапоги.

— Эх-ма! Товар хорош был.

Обращаясь к нему за поддержкой, обескураженный казачок развел руками:

— Видал? Эва, как он… Ни за что ни про что… А? — Плачущим голосом он укорял урядника. — Кобель, право слово, кобель! И сам не гам, и другому не дам! Ну, и зачем же ты их порубил, черт косой? Я бы их починил.

— А чтоб ты начальство уважал… вперед бы не совался.

— Ну, ты, начальство, — шишка на ровном месте.

— Поговори у меня! — прикрикнул Картавый, гулко высморкался и ушел.

Молодой в бешенстве погрозил ему вслед кулаком.

Бонивур с усмешкой смотрел на все происходящее. Лебеда пошевелился.

— Христопродавцы… Одно слово, мародеры. Сапоги, сапоги! Мало не передрались из-за обуток, а о хозяине и не вспомнили, гады… — сказал он громко.

Митрохин ответил ему:

— Вспомним, не обрадуешься!..

Он хрипло откашлялся и отошел к коновязи. Лебеда сплюнул в его сторону. Тихо, только для Бонивура, добавил:

— Не знай, что тут было, пока мы в чулане сидели. Главную-то собаку кто-то благословил… Видал, башка перевязана? Теперь такое дело: надо бы нашим дать знать, что и как. Тут, пока эти лаялись, я с мальчонкой Верхотуровым перемигнулся.

— Ну? — оживился Виталий.

— Только боится он подходить. Все за избой хоронится. Тоже отметину получил… Голова перевязана, левого глаза и не видать. Не знаю, что придумать.

Виталий огляделся. Действительно, фигура мальчика маячила у избы Жилиных. Какая-то мысль мелькнула у комсомольца.

— Эй, станичники! — обратился он к белоказакам. — Пить охота. Принесите водички.

— Посыльных для вас нет! — ответил ему молодой.

Бонивур окликнул Вовку:

— Эй, сынок, притащи воды! Пить охота.

— Пущай несет, — сказал Митрохин.

Вовка исчез, чтобы через минуту появиться вновь. В его руках был большой деревянный ковш. Вовка перешел дорогу, стараясь не пролить воду, но, когда взглянул на Виталия, руки его дрогнули, он чуть не уронил ковш. Виталий посмотрел на мальчугана. Все лицо у Вовки было перекошено опухолью. Кровоподтек виднелся из-под холщевой повязки, покрывшей лоб. Бонивур стал пить, не сводя взора с Вовки. Глаза мальчугана наполнились слезами.

— Кто тебя? — спросил Лебеда. — За что?

— Вон тот, бородатый… Я ему за Марью чуть дыхало не перервал! скороговоркой ответил Вовка и прерывающимся голосом спросил: — Как же теперь будет, Виталя, а? Как же будет теперь?

Горячий шепот Бонивура заставил мальчика выпрямиться.

— Последи, сынок, куда нас поведут… Дай знать Афанасию Ивановичу. Понял? Пускай выручает!

— Ладно! Понял!

Виталий хотел было задать Вовке вопрос о Настеньке, все это время острое беспокойство за девушку терзало его. Но конвойный, заметив, что арестованные разговаривают, крикнул:

— А ну, кончай!

Вовка, сжав в руках ковш до того, что костяшки пальцев побелели, выдохнул с такой силой, что даже стон вырвался из его груди:

— Эх-х, Виталя… винта бы мне! Я бы их, гадов…

Лицо его исказилось, острая жалость, тревога за пленных и недетская ненависть к белоказакам вмиг состарили его.

— Помогай нам, Вовка! Вместе рассчитаемся за все.

— А ну, сыпь отсюда! — заорал конвойный.

Вернувшись от коновязи, Митрохин насупился и тоже закричал:

— Давай, давай… пока я еще не добавил!

Вовка перебежал площадь и скрылся в избе Жилиных.

Сотня собралась. Подхорунжий отдал команду. Головные тронулись. Пленников поставили между шеренгами. Один из конвоиров ощупал гимнастерку Виталия, прикинул: со связанными руками не снять. На одежду Лебеды никто из белых не позарился. Его ичиги и старенький ватник ни в ком не вызывали корысти.

…Село словно вымерло. Вечерело, но ни в одной из хат не зажигали огня — ждали, когда уйдут белые. Виталий оглядывался по сторонам. Ни одной живой души! Неужели никто не видит, как их уводят отсюда? Нет, в окне у Жилиных он ясно разглядел Вовку. Однако тот сейчас же исчез, хлопнула дверь избы. В этот момент кони тронулись. Веревки натянулись. Пленники пошли по дороге. Справа и слева, впереди и сзади их шли кони. От гулкого их топота вздрагивала земля.

Две фигуры из избы Жилиных метнулись к околице. Когда Митрохин миновал околицу, у развалившегося сарая что-то засвистело в воздухе, и бородатый, схватившись за голову, повалился из седла на дорогу.

К Митрохину бросились, подняли. Все лицо его было залито кровью из широкой раны, обнажившей скулу и надбровье. Подхорунжий, побледнев, оглядывал окрестность. Многие схватились за оружие, ожидая, что сейчас начнется свалка, — место было удобное для засады, — кое-кто спешился.

Урядник наскоро перевязал Митрохина. Он бормотал:

— Эк рассадил! Чем же это?

Рябой наступил на что-то тяжелое, закопавшееся в пыль. Поднял. Это был кружок печной чугунной конфорки.

— Счастлив твой бог, что не насмерть! — сказал он. — Экой штукой черепушку развалить вполне можно.

Пленники переглянулись.

— Никак Вовка! — шепнул Лебеда.

Опомнившись, Митрохин кинулся к сараям, сняв винтовку с плеча.

— Убью на месте, истинная икона!

Подхорунжий остановил его:

— Отставить, Митрохин!

— Дак это чо получается… — начал было тот.

— А то, что ежели на час еще задержимся тут, — сказал подхорунжий, так всех, поди, положат…

Сумрак опускался на окрестность. Погасли красные блики на небе. Бонивур проводил их взглядом.

— Ветер будет завтра.

И он подумал о том, что завтра может быть многое, а его уже не будет. Мысль эта плохо умещалась в его мозгу. Лебеда, шедший рядом, придвинулся совсем близко, локоть к локтю, и шепнул:

— Ты места эти знаешь?

— Знаю… каждый кустик…

Лебеда продолжал: