Антонин Ладинский - XV легион

У дверей лавки всегда теснились люди и читали вывешенные объявления о выходе новинок книжного рынка, предложения риторов обучать желающих божественному искусству красноречия, а также различные сообщения городской хроники. На почетном месте висело извещение сената о переходе благочестивым августом Антонином реки Тигр.

Из лавки вышел высокий человек с розоватой лысиной в белоснежном пуху волос, с всклокоченной бородой, в хламиде, со свитком в руках. Это был Ипполит, автор «Комментариев на книгу Даниила», яростный враг и ругатель всех разрушителей церкви.

В самых дверях он столкнулся с Каллистом, своим вечным врагом, наперсником стареющего и слабо разбирающегося в теологических тонкостях епископа Зефирина. Сделав вид, что перед ним пустое место, Ипполит торжественно прошел мимо, но глаза его метали молнии. Каллист пожал плечами, постоял секунду на пороге и вошел в лавку.

Это случилось в дни императора Коммода. Император был в отсутствии. Его легионы таяли в туманной Британии, увязали в каледонских болотах. Вот так же римляне узнавали из перевитых лаврами посланий сенату о победах благочестивых легионов. Но зевак перед дверью лавки интересовали больше городские слухи и сплетни, известия о том, что вышли в свет комментарии Порфириона, что умер сенатор Цезарий Кальпетан, что, проворовавшись, бежал из Рима управитель банка Аврелия Капрофора его раб Каллист – обычная история в Риме. Вот так же, вытягиваясь, чтобы лучше видеть через головы других, зеваки читали это интересное сообщение, гораздо более интересное, чем подвиги августа где-то там, на краю мира, и подсмеивались над несчастным Капрофором.

Беглец был уже в Остии. Поднявшись на первый попавшийся корабль, он предложил крупную сумму денег наварху, чтобы тот взял его с собой: корабль собирался поднять парус и отплыть в Африку. Облокотившись о борт корабля, Каллист смотрел на город, на дымившийся Фарос, указующий путь кораблям в море. В какие пучины несет его судьба, к каким берегам? У берега грузчики разгружали африканский корабль.

– Что же ты медлишь? – спросил он наварха.

Наварх, чернобородый человек с бровями, как у Юпитера, послюнил палец и поднял его над головой. Закрыв глаза, он прислушивался к таинственным силам природы.

– Еще не пора. Жду благоприятного ветра.

Но на берегу уже размахивал в волнении руками Капрофор. Узнав о растрате, благочестивый старик заплакал: ведь это были сбережения вдовиц и сирот. И когда ему доложили, что беглец в Остии, он бросился туда в сопровождении слуг и вольноотпущенников. Каллист прикрыл лицо руками. Беглец представлял себе позорные цепи – удел беглых рабов, бичевание, узилище. Нет, лучше смерть.

Все поплыло перед глазами: маяк, мачты кораблей, аркады декуманской дороги. Вскочив на борт, Каллист прыгнул в воду. В последнее мгновение он видел, как шарахнулась в воде стайка серебристых рыбок, и все исчезло в сладостном звоне в ушах. Но наварх, сообразив, что дело тут нечисто, поспешно спустил лодку и выловил утопленника. Корабельщики отвезли его в лодке, жалкого и мокрого, со слипшимися волосами, на берег.

– Что ты сделал! Что сделал, нечестивец! – горестно взывал к нему Аврелий Капрофор.

Так началась беспокойная, полная волнений, теологических споров и даже приключений, общественная жизнь Каллиста, которая закончилась мученической смертью. Его заковали в цепи и увезли в глухую самнитскую [34]деревушку вертеть мельничный жернов. Однако блестящие коммерческие способности Каллиста заставили патрона поручить неверному рабу ведение банковских операций. Явившись однажды в римскую синагогу, чтобы поймать там особенно упорных неплательщиков по банковским обязательствам, Каллист устроил скандал. Иудеи воспользовались случаем и потащили его к префекту города Фусциану и выдали как христианина, который осмелился нарушить их разрешенное законами молитвенное собрание. Напрасно Капрофор умолял префекта отпустить своего раба. Римские власти закрывали глаза на многое, но в данном случае обвинение было официальным. Римский закон предусматривал подобные случаи: бичевание, ссылка в рудники Сардинии, сего погибельного острова. А когда по ходатайству Марции, возлюбленной императора Коммода и, может быть, тайной христианки, многие были возвращены из ссылки, вернулся с ними и Каллист. Как пострадавший за веру, он стал быстро подниматься по иерархической лестнице. При слабовольном епископе Зефирине он окончательно взял бразды правления в свои руки.

После битвы под Лугдунумом облачился в пурпур император Септимий Север. Потом наследовал ему Антонин Каракалла. Оба не чувствовали особого расположения к христианской секте. Неоднократно подвергали христиан гонениям. А между тем само христианство выходило из трущоб, из темных затибрских кварталов, из переулков Субурры на борьбу с империей. Но Рим и церкви Сирии, Африки и Александрии еще не сговорились между собою и не имели надежды сговориться до скончания веков. Трудно было примирить пылкое христианство Фригии или Галатии [35]с умеренностью Италии, иудео-галилейские тенденции последователей Иакова, брата Господня, с платоновскими стремлениями александрийской церкви. Христианское море бурлило. Проповедники уводили тысячи людей в пустыни Малой Азии и Сирии встречать возвратившегося на землю Христа, бродили из города в город, из провинции в провинцию, сеяли тревожные ожидания, волновали умы, предсказывали наступление сроков, гибель грешной земли, преображение мира...

В начале третьего века церковь волновали гностические туманы и непостижимые догматы о единстве Бога и о божественности Христа. Простые люди относились к этим проблемам довольно равнодушно, образованных очень волновал вопрос, как соединить троичность с единством Бога...

Но даже простодушные люди попадали в сети привлекательных теорий. Где-нибудь в укромном амбаре, в придорожной харчевне или на базаре люди слушали бродячих проповедников, приверженцев странных и таинственных сект, внимали трудно понимаемым словам о Логосе, о модусах и ипостасях. В легионных лагерях, в преториях и даже во дворцах августов новые восточные культуры, христианство, митраизм, мистерии древнего Египта проникали сквозь стены, бороли светлых олимпийцев, преданных философами. В этом соку варился, кипел негодующий ум Ипполита.

Он прошел по улице, недовольный уже тем, что пришлось явиться в вертеп приносителей жертвенного мяса. Но только здесь можно было купить книгу Филострата, которая его интересовала с полемической точки зрения. За этой книгой явился и Каллист.

В лавке, кроме самого хозяина, «оглашенного», то есть готовящегося к крещению, но читавшего с одинаковым удовольствием Лукиана и «Деяния апостолов», за прилавком, заваленном книгами, сидели Минуций Феликс, Скрибоний и Геродион, сириец, писец из оффиции общественных дорог, но составлявший в часы досуга истории августов и поэтому всюду совавший свой длинный нос, ловивший на лету сплетни и рассказы очевидцев. Виргилиан брал с полок книги, Скрибоний перечитывал редкий список Филона Библосского.