Фриц Маутнер - Ипатия

Не только наместник с миролюбивыми гражданами был возмущен этими выходками. Самому архиепископу становилось несколько неспокойно, и, защищая всей своей мощью каждого монаха от посягательства городской власти, он тем временем посылал в горы посла за послом. Если Исидор не явится немедленно, чтобы взять на себя предводительство, то внезапная уличная битва или энергичные действия властей могут положить конец неограниченному господству церкви. Еще были в силе старые императорские указы, за старые грехи запрещавшие монахам и отшельникам пребывание в городе. Настроение населения Александрии склонялось в пользу властей; если бы Орест энергично взялся за дело и начал проводить в жизнь эти указы, то приход Исидора был бы бесполезным, и церкви пришлось еще на несколько лет, по крайней мере, склонить свою голову перед государством.

Живя в Александрии, отшельники, очевидно, окончательно забыли, зачем они явились сюда. Или, быть может, они полагали, что все уже сделано. Назареев или еще каких-нибудь еретиков было не видно и не слышно. В иудейском квартале провели основательную чистку, и даже Ипатия, казалось, перестала возбуждать гнев церкви. Правда, скандалы перед дверями ее аудитории становились все чаще, а многие студенты, которым надоели вечные драки, перестали посещать ее лекции.

Для начала этого было вполне достаточно, но все равно город был недоволен. В Александрии гордились Ипатией не меньше, чем колонной Помпея или иглой Клеопатры, или еще какой-нибудь достопримечательностью. И когда один помешанный монах предложил вполне серьезно чудовищными машинами низвергнуть какой-то обелиск, так как он, видите ли, представляет собой памятник языческих тиранов, – против него восстали все патриоты Александрии. А когда сотни студентов заявили, что на следующий семестр они не желают оставаться в этом поповском гнезде, а переберутся в один из свободных новых университетов, или даже в вечные Афины, то в результате этого не только все граждане, сдававшие комнаты, озлобились на монахов, но и во всем городе стали требовать прекращения этого нашествия диких.

– Позор, что всеизвестнейший город позволяет управлять собой тысяче глупых монахов и сотне совершенно невежественных отшельников! – звучало из уст коренных александрийцев.

Среди портовых рабочих разнесся неясный слух, что архиепископ через подставных лиц установил высокую цену на пшеницу и намеревается еще повысить ее вдвое. Кирилл якобы приказал во всех церквях молиться против скорого разлива Нила! Он ждет голода, чтобы распродать свое зерно по баснословным ценам! Сам Орест сказал депутации от купечества, что его беспокоит судьба торговли и промышленности, раз монастыри стремятся захватить все в свои руки. Если так пойдет дальше, через двадцать лет Египет будет мертвой страной. Опасения Ореста имели серьезные основания. Кирилл сознательно стремился поставить все римское государство в хозяйственную зависимость от Египта.

Накануне вербного воскресенья наместник в новой праздничной колеснице подъехал к Академии, чтобы нанести прекрасной Ипатии официальный визит. Он сообщил ей что с этого дня, в сопровождении высших чинов своей свиты, он будет посещать ее астрономический курс, дабы открыто показать, что император и государство не находят ничего предосудительного в ее лекциях, а скорее, наоборот, видят в ней опору порядка и украшения науки.

С быстротой молнии распространилось известие, что наместник принял прелестного философа под свою личную защиту и обещал ей уничтожить монахов и свергнуть архиепископа.

Наверху, в приемной Ипатии, слова наместника прозвучали, конечно, не так гордо. Правда, он обещал своей прекрасной подруге появиться среди ее слушателей, но в то же время рассказал и о всех своих затруднениях, сознавшись, что возраст не позволяет ему как следует бороться с неистовствами архиепископа. С тоской спросила Ипатия, не ее ли особа увеличивает затруднения. Орест не сказал «да», но его «нет» было нерешительно и уклончиво. Он спросил как бы мимоходом, действительно ли Ипатия собирается отказаться от своей деятельности и заняться личной жизнью, став супругой благородного Синезия.

Ипатия была сегодня бледнее обыкновенного, но после такого вопроса покраснела и обняла своего верного марабу.

– Они не желают нас больше, старик, – сказала Ипатия, похлопав птицу по лысой голове. – Мы должны уступить место. Я – монахам, а ты – воронам и попугаям!

Марабу открыл от удовольствия свой клюв и втянул го лову в плечи.

– Клятвопреступление и обман! Честное человечество! Чернь труслива, князья – изменники! Только сны честны! Честно только то, чему я тебя учила: строгая мысль, мумии, математика, астрономия и сухое, окаменевшее сердце марабу!

Ипатия поднялась и сказала:

– Я благодарю вас, князь, за намерение посетить одну из моих лекций. Я принимаю это, как знак внимания, но не к себе, а к нашему общему делу!

Посредством нескольких любезных фраз Орест изыскал удобный предлог проститься и, сопровождаемый хозяйкой до лестницы, покинул ее жилище. Потом он стал думать, что же, собственно, является их общим делом? Старые боги? Ипатия не верила в них, а он не верил ни во что. Римское государство? Оно рушилось.

Орест хотел доставить добрым гражданам Александрии удовольствие посмотреть на его парадный выезд и приказал ехать вокруг гавани, а затем через Александровскую площадь. Накануне праздника разодетые горожане наполняли главные улицы. Повсюду мелькали экипажи и наездники. Все уже забыли, что недавно была уничтожена целая часть города и преступники до сих пор оставались ненаказанными. Монахов не было видно.

По непонятному тщеславию они выходили на улицы только ночью. Временами среди разодетых граждан мелькали лохматые головы отшельников. Это были немытые существа, и их власяницы резали глаз среди пестрой толпы. Самые строгие из новоприбывших анахоретов с немым восторгом смотрели на высокие постройки и пышные лавки, разжигавшие ненависть и зависть. Перед одной лавкой, где на деревянных подставках лежали книжные новости, стоял проповедующий анахорет. Он требовал, чтобы благочестивые граждане попросту подожгли лавку, предпочитая сжечь город, чем терпеть далее языческие мерзости перед лицом божьего солнца. Существует Библия – этого вполне достаточно! Огонь – лучшее лекарство для греховного человечества, для проклятого города, для книг и всемирно известной библиотеки, которая была просто изобретением дьявола.

Оресту пришлось выслушать часть этой проповеди, так как лошади двигались в толпе очень медленно. Толпа, выслушивающая гневные ругательства, расступилась перед его экипажем, со всех сторон на него глядели злобные лица. Но он хорошо знал своих александрийцев. С насмешливой улыбкой вытянул он шею и воскликнул довольно громко: