Георгий Марков - Строговы

– Не бойся, тетушка, мы тебя не тронем, а сына собирай.

– Зачем он вам? – еще более испугавшись, спросила Анна.

– Призыв в солдаты объявлен.

– Какой из него солдат? Он еще малолеток, – попыталась отстоять Анна сына.

– Собирай! – пристукнул солдат прикладом.

Анна сложила в мешочек харчи, бельишко и пошла вместе с Максимом на сборную.

В сборной уже теснился народ. Максим увидел тут всех своих одногодков.

Стали подтягиваться подводы. Колчаковская армия нуждалась в резервах, и новобранцев было приказано отправить без промедления.

Прощаясь, Максим шепнул:

– Мама, я все равно убегу.

Анна тяжело вздохнула: посоветоваться бы с Матвеем, да где его возьмешь – сидит где-то в буераках и глаз не кажет.

– Смотри, сынок, как лучше, – проговорила она, и Максим понял, что мать не против его намерения.

Но сбежать оказалось не просто. До города новобранцев сопровождал многочисленный конвой, а там их сразу же погрузили в красные вагоны и повезли в другой город. Здесь их разместили в казармах, обнесенных колючей проволокой, и стали спешно обучать военному делу.

Только недели через две представился подходящий случай: Максима и Андрея Зотова фельдфебель рано утром послал с одним старым солдатом на склад за обмундированием для новобранцев. Склад помещался далеко, в подворье какого-то купца. Когда солдат ушел искать каптенармуса, Максим и Андрей вышли со двора и бросились за угол…

Максим продал на толкучке свой дождевик, сшитый из старого, но еще крепкого брезента. Пачка обесцененных керенок, вырученных от продажи, едва уместилась в просторном кармане его штанов.

Толкучка находилась на краю города, на грязной площади.

Длинноногий Андрей шагал так быстро и широко, что Максиму приходилось почти бежать за ним.

Еще за квартал до пристани беглецы услышали гул человеческих голосов, а потом увидели у билетной кассы бушующую толпу. Бабы, ребятишки, мужики, навьюченные мешками, сумками, берестяными лукошками, с криком и руганью лезли друг на друга, стараясь протискаться к билетной кассе.

Андрей вырвал из рук Максима пачку денег и бросился в толпу, расталкивая всех, кто попадался на пути.

Максим подошел к трапу, ведущему на пароход, и, нетерпеливо глядя на толпу, стал ждать Андрея.

Непрерывным потоком по трапу двигались вспотевшие, краснолицые пассажиры.

Над пароходной трубой взвился белый кудреватый пар, раздался хриплый свисток. Толпа, сминая контролеров, с криками, руганью устремилась по сходням на пароход.

Максим вытянулся насколько мог, глазами отыскивая Андрея в толпе. В эту минуту решалась их судьба.

Пароход с шумом спустил пары. Капитан поднял рупор и крикнул вахтенному матросу:

– Отдай носовую!

Потом склонился к трубке и отдал команду:

– Назад, тихий!

Лениво зашлепали плицы по воде. Пароход медленно стал поворачивать нос к фарватеру реки. Максим опустил голову: «Все пропало».

Прошло еще с полминуты. Андрей, мокрый от пота, выскочил из толпы у кассы, в руке он держал билеты.

Не дожидаясь его, Максим побежал по борту пристани и с разбегу прыгнул на корму парохода. Андрей кинулся вслед за ним, но в нерешительности остановился. Расстояние между пароходом и пристанью увеличивалось с каждой секундой.

– Прыгай скорее! – крикнул Максим.

Рискуя сорваться в воду, Андрей прыгнул. На палубе первого класса испуганно взвизгнула дама. Вахтенный матрос, стоявший у кормовой лебедки, выругался.

Максим подтолкнул Андрея, и, шмыгнув внутрь парохода, они скрылись среди пассажиров. У машинного отделения они остановились. Здесь громоздились поленницы дров, пахнувших смолой. Максим предложил Андрею залезть на поленницы и устроиться там. Так и сделали.

На ребристых поленьях лежать было неудобно: острые кромки и сучья впивались в бока, но зато здесь беглецов никто не видел, а они видели всех.

С полчаса они наблюдали за пассажирами, приглядываясь и про себя отмечая тех, кого следует опасаться.

Обоих беспокоила мысль о еде. Большой пачки денег, вырученных от продажи дождевика, только-только хватило на билеты.

Запах жареного мяса, доносившийся из кухни, разжигал голод. К тому же мимо поленницы то и дело сновала официантка. На медном сияющем подносе она проносила в салон первого класса судочки с супом и жареным мясом.

Андрей долго лежал молча, глотая слюну. Наконец он не выдержал и, поднимаясь, сказал:

– Ты, Макся, карауль тут место, а я на охоту пойду. – И, увлекая за собой дровяной мусор, спрыгнул вниз.

– Э, медведь! Сосновой коры в чай насыпал! – закричали на него снизу.

– Слаще будет! – пошутил Андрей.

Максим лежал на боку и глядел в машинное отделение. Вдруг он услышал громкий, почти радостный голос:

– Андрюха! Далеко ли путь держишь?

«Провалились», – мелькнуло в уме Максима, и он вскочил как ошпаренный.

Андрей стоял смущенный и вспотевший, а бородатый старик тормошил его, забрасывая вопросами:

– Отец-то здоров ли, Андрюха? Что ж, топором все хлеб зарабатывает? А ты не в солдатах? Кажись, погодок моему Митюхе?

– Да ты что, сват Аким, совсем ослеп?! – воскликнула рябая баба. – Андрюшка Петрухин чернявый, а этот белый, как груздь.

Старик отшатнулся от Андрея, сказал с досадой:

– Тьфу ты, напасть какая! И впрямь обмишулился, паря!

И долго еще он покачивал головой и хмыкал, дивясь тому, как он мог обознаться.

Максим настороженно прислушивался. Андрей вскоре вернулся.

– Не клюет! – сокрушенно сказал он. – Ловчился я и так и этак, да только все попусту. Кружку чаю налила мне баба и говорит: «А хлеба, молодец, у самих мало, не прогневайся».

– Ложись давай, лежа легче терпеть, а вечером что-нибудь придумаем, – посоветовал Максим.

Андрей забрался к нему и растянулся рядом, приладив под голову круглое полено.

Поздно вечером они направились на поиски пищи. Пассажиры, забившие все проходы, давно уже спали.

Осторожно перешагивая через спящих, парни обошли всю нижнюю палубу, потом, боязливо озираясь, поднялись по лестнице наверх, куда только что прошла официантка со своим подносом, нагруженным всякими яствами.

Красная ковровая дорожка вела длинным коридором в ярко освещенный салон. Вдруг стеклянные двери распахнулись и в них показалась официантка. Парни испуганно шарахнулись в раскрытую дверь лестничной площадки и очутились на палубе.

Ночь стояла холодная, ветреная. За бортом, в темноте, шумно плескались волны, накрапывал дождь вперемешку со снегом.

Пароход плыл медленно. То и дело слышались пронзительные и короткие свистки, и ветер доносил голоса вахтенных матросов, производивших на носу судна промер глубины:

– Шесть!.. Семь!.. Под табак!..

Из трубы парохода летели искры и валил густой черный дым. Ветер то вздымал его высоко в небо, то расстилал над водой продолговатой дорожкой.