Николай Задорнов - Золотая лихорадка

– Что такое ресторан? – спросил Силин.

– Харчевка! – объяснил Камбала.

– Андрюшка опять спиртом торгует, – доложил Гаврюшка.

– Пусть живет, – сказал Силин.

– Че пусть живет? – рассердился Сашка. – Я бы его выгнал.

– Видишь, как он весело играет.

– Мало ли кто играет…

– Еще приехал японец, – сказал Гаврюшка, – у него русских денег нет. Есть иностранное серебро… Как ценить, какой курс? Черт знает! Он привез японские шелка. Хочет открыть магазин. Пускать ли его? Такие шелка, такой красоты, что все сойдут с ума!

Очкастый приехал за хлебом, а потом зашел в контору. Егор сидел там в одиночестве и шил сапоги.

– Я скажу, что я очень рад, что вас выбрали президентом! Егор Кондратьевич! Выбрали лучшего! Конечно, правда! Но, Егор Кондратьевич, постройка пекарни – умное дело, иначе что бы люди делали в такое бедствие! Но что-то я еще хочу вам сказать.

Егор любил шить сапоги, умел шить и любил слушать кого-нибудь в это время.

– Президент должен быть на высоте человеческого понимания. Но есть люди, которые не понимают вашего благородства. И это несправедливо.

– А ты хлеб взял?

– Да… Но у меня к вам есть вопрос. Народ встревожен.

– Чем?

– Люди говорят, что ваша Катя была замужем до брака с Василием.

– Нет, не была – ответил Егор.

– Вы, Егор Кондратьевич, очень смело поступаете. Как можно? Молодые у вас все лето живут невенчаны, и разговоры об этом идут по всем приискам. Все говорят, что свадьбу вы не хотите справлять, не верите в бога, упрекают вас в безнравственности и в богохульстве.

– В Сибири есть места, – ответил Егор, – где живут невенчаны по два-три года. Потом приедет поп и сразу совершит все обряды.

– Другое дело… – Очкастый при каждой фразе клонил голову к плечу.

– Бывает, поп болен, то пьет, то торгует, то сам у богатых, уедет верст за шестьсот и гуляет по неделям…

– То в Сибири!

– И у нас бывало на Каме.

– Но я вам скажу, ваше степенство, что ее отец пил… А вам нужно здоровое потомство. Я вам желаю добра. И, бог знает, здорова ли она сама, такая чахлая! И еще… Народ очень возмущается. Ее отец продал свой участок. А это несправедливо.

– Я с него взыскать не могу, – ответил Егор.

– А есть закон у нас же! Вы сами установили… Участки не продавать.

– Да, есть закон. Но наказывать его не буду!

– Почему? Видишь, как ты выгораживаешь своих! Так они и обманывают вас, ваше степенство. А вы своим спускаете…

– Как же у дегтя стоять, да в дегте не вымазаться? – шутливо отвечал Егор и воткнул шило в кожу.

Толстяка ждал старовер-лодочник. Мешок с хлебом положили на возвышение, на досках посреди лодки и закрыли ватными куртками.

– С сыном Егора невенчанная живет, – сказал толстяк, когда веслами заработали.

– Какая женщина?

– Катька!

– Да она жена.

– Невенчана…

– Пусть живут.

– Это безнравственно. Грех. Если бы он не был президентом, не стоял бы во главе у нас, тогда можно бы не обращать внимания. Он и десятину себе берет, а делится, говорят, со своими.

… Таня и Катерина укладывали рубашки Егора и белье. Сашка вычистил ему ружье. Василий наточил кинжал.

– Куда ты собрался, Копдратич? – спросил Ломов.

– Вода установилась. Все обратно приходят. Теперь я домой съезжу.

– А кто за тебя?

– Сашка и Силин. Они будут править вами всю осень.

Егор долго думал, брать ли Василия. Он замечал, что и Кате хотелось бы ехать. Но ведь надо их там сразу венчать… И с Натальей еще надо все уладить.

«Налетать прямо с хода, с лодки на тройки и в церковь по новой дороге?»

На прииске теперь все в порядке, и все будет хорошо, если кто-нибудь не выдаст. Конечно, пуля всегда может каждому прилететь. Но здесь сами все с ружьями и с характером.

Жаль было оставлять Василия. Но и дела без него нельзя оставить. Только пока Василий тут, Егор мог надеяться на Сашку и Тимоху. Они берегут его, и он помогает им. Егор чувствовал, что надо ехать домой.

«Сердце вещун!» – полагал он.

Приехал Никита.

– Да ты что? Куда это? – спросил Жеребцов.

– И я не железный! – отвечал Егор. – Домой поеду.

– Послушай, Егор Кондратьевич, – сказал Ломов, – мы же тебя выбрали, а ты уезжаешь.

– Да я что вам, нанялся? – рассердился Егор. – Вы на самом деле решили, что я городской голова или американский президент, нет, тут не республика…

– Егор, постой… Ну, дай, Никита, ему стихнуть! – сказал Силин.

– У меня же дом, пашня. Да и семья. К попу надо.

– Да мы же тебя выбирали…

– Я вам говорил, что не согласен. Я не казачий атаман!

– Просим! Не уходи! Порядка не будет… – сказал Никита.

– Будет и порядок. Остается Силин.

– Правильно, правильно! – сказал Камбала. – Поезжай домой. Долго на прииске никогда не живи.

– Что же, я своих детей подведу!

– А как на тот год? – спросил Ломов.

– Да я еще, может, в этом году вернусь.

– Кто участки будет распределять? Люди ушли, места бросили.

– Участки за ними. На тот год к петрову дню не придут – забирайте…

– Мне, по моему характеру, трудно союзников найти! – сказал Никита. – Но я еще, Егор, с тобой поборолся бы…

На рассвете Сашка с Силиным провожали Егора до Гаврюшкиного караула.

На посту и Гаврюшка сел в лодку.

– Почему такое беспокойство? – спрашивал Егор.

Но ему никто не отвечал.

– Слава богу, вывезли тебя! – сказал Гаврюшка, когда виден стал Утес.

– Мотай дальше один! – сказал Силин.

– Иди! – сказал Сашка. – За Васю, Таню и Катю не бойся. Они работают и лучше без тебя намоют. Вернемся вместе. А ты ходи. Твоя не надо здесь зря быть.

Опять потянулись острова и берега, недавно вышедшие из-под воды с длинными рядами трав, поваленных буйными волнами в прибыль и непогоду.

На Утесе Егор узнал, что парохода на подходе нет и еще долго не будет. Егор пошел на телеграфный станок. Телеграфист сказал, что раньше чем через месяц пароход не придет.

– Добирайся сам!

Долго плыл Кузнецов вверх по течению. Он шел протоками, стараясь сократить расстояние.

Попалось чье-то зимовье. Оно стояло на возвышенности среди дубового и липового леса. Давно Егор не видал липы и дуба. Приготовил на всякий случай ружье, зная, что может встретиться незнакомый, чужой человек.

Из зимовья выбежал человек и что-то кричал. Егор узнал сына Родиона Шишкина.

– Это наше охотничье зимовье, – рассказывал Митька, – нынче год холодный, все ветер и ветер. Я вас сразу узнал! Фигура ваша очень заметная. А как отец, моет?

– Моет.

– А я не могу… Не люблю этого дела.

Митька шел на зверя и не хотел возвращаться.

«Хорошие тут люди!» – подумал Егор. Он вытопил печь и нарубил дров, чтобы оставить их взамен сгоревших. Он уснул сладко и спокойно, как давно не спал.

Утром еще раз обошел зимовье, постоял под липами, посмотрел, вспомнил молодые годы, проведенные в бедности там, где хорошие липовые леса. А счастья там не было, и поэтому не жалко было старых мест и старой жизни. А липа была там красивая. И лыко было.