Николай Задорнов - Золотая лихорадка

– Вы простите нас, пожалуйста. Мы тут при въезде… Да дозвольте, я сам вас подыму до прииска.

– Да что вам беспокоиться! Я выгребу сама!

– Да я дорогу знаю короткую!

Гаврюшка уже слыхал про Илью, что он – зять знаменитого «Лосиной смерти».

– Утку охота бы подбить, – сказала она.

Дуня перебралась на нос и взяла ружье.

Гаврюшка сел на корму и взял шест. Тупоносый Шарик, смесь гольдской лайки с умной крестьянской дворнягой, залег на дне лодки между ним и хозяйкой. Иногда он открывал глаза и настороженно поглядывал на Гаврюшку хитрыми собачьими глазами.

– Ваши-то тихие старатели! Их и не слышно. Все сидят под землей и стараются. А есть буйные.

Гаврюшка, не щадя сил, показывал шестом чудеса, как фокусник, то падая, казалось, с ним вместе в сильном рывке, то толкаясь чуть заметно, как бы шутя, а лодка в это время неслась.

На исходе дня он вошел в какую-то таинственную протоку. Шли под сенью ветвей.

Шарик встал на передние лапы и зевнул.

– Ну? – спросил Гаврюшка.

Шарик затявкал на него, но туг же стал обивать лапами глаза от накинувшейся мошки.

– Вы чуть не опоздали, – сказал Гаврюшка. – Вода уже стала грязной. Скоро начнется наводнение и так понесет, что сюда не попадешь.

Протока расступилась, и открылся прииск. Дуне показалось, что на обоих берегах стоят деревни.

Какой-то человек в проходившей лодке скинул с себя сапоги и рубахи и кинулся в реку. Около Дуниной руки, державшей весло, вынырнула под бортом голова.

– Ныряльщик! Испугал меня… Лезь живей! Остудишься в такой воде!

Остальные люди в лодке, незнакомые, непохожие друг на друга, чужие и неприятные Дуне.

Разливая лужи воды, Илья ловко перекинулся через борт. Шарик заскулил и завилял, уступая место, потом фыркнул несколько раз.

– Я ждал тебя! – сказал Илья.

– Ах ты боже мой!

С лодки ему перекинули сапоги и одежду. Он взял шест из рук Гаврюшки, тот простился и перескочил в чужую лодку.

Дуня с любопытством поглядывала на промывочные устройства. Мимо плыли срубы шахт, ворота, колодцы и входы в штольни. Миновали несколько новеньких изб.

– А кто же еще из твоих дружков здесь?

– А ты зна-аешь, Васька женился! – воскликнул Илья.

– Как? – испуганно спросила Дуня.

– Живет с женой… Потеха! Не венчан… И хоть бы што!

– Какая же это потеха! Что же Егор смотрит? – пылко ответила Дуня.

– А кто с ним сладит! Он еще тот год с ней водился, я думал, просто так… Ждут попа.

– Тот год! – печально молвила Дуня и задумалась.

– Девчонка еще на вид, маленькая, а верткая…

«Как же так можно? Жить без венца? – подумала Дуня. – Разве можно нарушать закон? Разве так просто? Так каждый захочет…»

Она смутно чувствовала и свою вину во всем этом.

«Что за девчонка? «Верткая»…»

– Вот и приехали! Тут и отец! Все теперь вместе. А мыли порознь.

– Ты че невеселая? – спросил дочь Спирька. – Меня тут, знаешь, все упрекают, что я достиг славы, а что толку, мол, если миллион пролетел мимо.

Илья ухмыльнулся, лежа на брюхе и с силой, как в кузнице из мехов, раздувая костер, так что пламя рванулось из него языками.

– А мне не надо миллиона! Ты че прокисла? Радуйся…

– Я грохоток новый привезла!

Утром Дуня положила грохоток на бутарку и сама стала мыть, стоя в ледяной воде в охотничьих сапогах. Руки стыли. К вечеру вода стала теплей, а через день еще теплей. Бутарку приходилось отодвигать, вся масса старателей поползла вверх по берегу со множеством своих инструментов. Многие в эти дни приходили смотреть, как моет жена Ильи. Что Авдотья знала дело, сразу было заметно.

По Силинскому берегу шли Катя с Васей. Катерина ступала осторожно и плавно, словно танцуя.

Василий кивнул Дуняше. Катя вежливо поклонилась. Илья остановил их и разговорился. Дуня взошла на пески и протянула Кате руку по-городскому. Катя слегка коснулась пальцами и потрясла ее ладонь.

«Какая она красивая!» – с завистью подумала Катя.

В ночь нашла большая вода. Затопило штольни. В шахтах еще вчера не успевали откачивать воду.

– Поехали к Егору! – сказал Спирька.

Все погрузили в лодку и переехали на Кузнецовскую сторону. У Егора был затоплен разрез, и он с семьей перебрался в свою новую избу на холме подле амбара, пекарни и конторы. Федосеич и Сашка переселились сюда же на время наводнения. В этой же избе поселился и Спирька.

Васькин шалаш, где он жил с женой, стоял высоко на отроге горы, и молодые каждый вечер уходили туда. Илья и Дуня расчистили себе место и поставили палатку.

Многие старатели уезжали с прииска. Рьяные золотишники подымались по ключам в горы, искали новые места.

Вода начала сносить шалаши, срывала крыши из корья с новеньких затопленных изб. Течение грозно шумело в затопленном лесу, как тайфун. Над горами шли тучи.

А на холме, среди вырубленного леса, недоступные бурной горной воде, стояли бревенчатые строения, и казалось, что здесь светлей, что вот-вот проступит солнце. К крыльцу пекарни теперь подъезжали со всех приисков на лодках.

Река понесла массу плавникового леса, валеги, коряги, выворачивала с корнями и вымывала кустарник, временами по ней несся сплошной слой игл с массой ветвей и сбитых листьев.

Васька приехал на лодке с охоты и сказал отцу, что в него стреляли. Пуля пролетела мимо.

– Кто? – вскочил Сашка.

Казалось, он ждал чего-то подобного.

– Завтра река начнет падать, – сказал Егор. – Я поеду вверх, погляжу, что там…

– Теперь везде на сотню верст стоят балаганы и прииски, – говорил Вася. – Скоро все начнут возвращаться, если вода спадет. А заметно, там сильный пожар был. Лес кругом выгорел.

Вечером у Егора собралось много народу. Федор Барабанов еще до наводнения привез ящики со стеклом. Теперь стекло вставлено в окошечках «резиденции».

Алексей Корягин, по прозвищу «Студент», был сегодня в ударе. Его темная шапка красивых взбитых волос, казалось, стала еще выше.

– Надо свергнуть царя, отдать землю пароду, – воодушевленно говорил он.

Егор сел с ним рядом.

– Возможно такое устройство жизни, когда все на земле будет принадлежать народу?..

– Это известно! – сказал Егор.

– Откуда же это известно? Нет, это известно лишь приблизительно. Может быть, угадываешь? Твой прииск – это как раз что-то смахивающее на будущее устройство общества.

Он стал объяснять, что великие люди в разных странах искали, думали, какое должно быть устройство жизни.

– Артельное, – сказал Егор. – И отдельное. И так и этак.

– Да! Но твой прииск, даже с оговорками, нельзя принять как форму социализма. Здесь являются силы, которые могут развиться лишь при социалистическом устройстве общества. Это лишь стремление неосознанное, но замеченное в природе человека. А возможна такая же обработка земли, артелью, с применением машин… Социализм не есть выдумка, изобретение, это исконная мечта человечества, теперь – наука.