Николай Задорнов - Золотая лихорадка

Кто-то толкнул Студента кулаком в плечо.

– А что же ты сюда пришел? Если тут нехорошо?

– Я пришел мыть, как все! Я же человек!

– Я бы на твоем месте мотал бы отсюда к капиталисту в приказчики, – сказал матрос, обращаясь к Очкастому.

– Вы гнилье народники! – сказал Полоз.

– Нет, мы, неграмотные, эту землю раскопали, работали тут. Ничего не зная, каждый для себя. И не знали, что будет с землей и с нами, и хотели себя узнать, сможем ли мыть обществом, – сказал Силин, – не знали, кто прав, и допустили вас к себе, и еще Егор отдал людям, и я прошел его следом и не препятствовал… Мы запахали на Амуре, а теперь открыли золото. Конечно, теперь стали народники! За что такое оскорбление?

– Каким он людям отдал? Какому классу? – крикнул Полозу матрос. – Ты ведь в Америку на деньги и на золото можешь убежать… Предоставляем!

– Люди хотят жить, – ответил Силин.

– Что же обидного в слове «народный»? – спросил Полоз.

– Насмешка! – отвечал Силин.

– Может, еще всех загребут, как Стеньку Разина, – сказал матрос – А мы ни в чем не виноваты. Смотри, говорят, Амур ожил, во всем мире удивляются, сколько отсюда на Шанхай золота поперло через китайцев. И все идет куда? В английские банки!

– Английским и французским банкирам! – с возмущением сказал еврей, часовой мастер.

– У нас старики еще прежде говорили, что все идет к худу, – молвил Кораблев. – К анархии, словом!

– А если мы начнем вас всех самих вешать, что будет? – спросил у Полоза воронежский мужик. – Ведь мы пока сильней.

– Вот это и надо! Какой бы мор на людей пустить, чтобы вымерло все, остался бы десятый, – сказал молодой высокий голубоглазый старовер, которого еще никто и никогда не видел на прииске.

– Дурак! С кем же тогда торговать! – ответил ему Никита. – Мы-то стараемся, везем товар. Грабим себе, но стараемся для всех! Подумай!

– Погоди, изобретут, что всех перебьют.

– Убить надо воров! А хороших оставить…

– Это от века бьют друг друга и доказывают, что бьют плохих, – сказал часовой мастер, – а надо нам самим понять, что есть разные люди.

– А воры не от воров родятся?

– А вы? Вы? – спросил старовер. – Кто же черепа на речке развесил? Это пугать хотите? Нет, ваши черепа тут будут висеть.

Все стали оглядываться на молодого бородача.

– Все произойдет само собой, – с чувством собственного превосходства заверил Полоз. – В обществе нужна свободная конкуренция и жестокая борьба. И я бы на твоем месте и не сдерживал, президент, страстей. Он убил. Хотят расправиться – пожалуйста… И так пусть идет! А ты связываешь всех своим понятием – справедливость.

– Эклектика и демагогия! – сказал Студент.

– Обнищание слабых неизбежно! – заговорил Полоз.

– Почему мне обнищать, если я буду работать? – спросил Никита.

– Работать! Кто работает, тот и сникает. Надо не только работать, а маленько еще и жить! – сказал Тимоха. – Ты бы сказал не работать, а торговать!

– А торговля будто не работа?

– Конечно, наш прииск – дело временное. Пойдет все богатым! – сказал Егор. – Но все же это дает силу хозяйству, купим то, чего у нас нет, чего даже и не знаем, может быть, познакомимся с тем, что нам на золото привезут. Мы и ума на него прикупим. Нищий не может быть умен!

– Правда! – подтвердил мастер. – Кто на свете умен? Тот, кто богат.

– А куда этот бородатый делся, который про черепа говорил? – вдруг испуганно спросил Силин.

– Ускользнул! – ответил Егор. Все стали оглядываться и озираться.

– Чей он?

– Видишь, подходил чужой!

– Говорят, Бердышов знает, что мы тут моем, и дал нам сроку три года. Потом – разгон и все перейдет к нему… Это от него ходят.

– Но зачем нам нищать, когда вокруг богатства? У нас дети растут, мы хотим, чтобы они были умней, разумней. А станем нищими и оглупеем, кто-то нас тогда, конечно, закабалит… А мы сюда ушли от кабалы. Разве вреден тот, кто построился трудами? Ты сам был учен на какие-то добытые кем-то деньги, – обратился Егор к Полозу. – И сейчас пришел к нам. Свое дело ты не можешь совершить без золота, без денег и без нас, без общества. Какое твое дело? Анархия? Нет, анархия – это только отрава. Добыть себе на дорогу и то не мог бы…

– А спирт будет при социализме? – спросил матрос.

– Нет! – сказал Студент. – Спирт останется для лечения, а спаивать народ тогда никто не позволит.

– А кто там с таким разговором?

Студент, воодушевляясь, оттолкнул матроса и вышел из толпы.

– Егор Кондратьевич, ведь это никто не придумал! Это всюду есть так и неизбежно придет сюда. Мы не одни, мы не оторваны от мира. И ты – редкий человек, умный, дельный. При социализме ты мог бы стать президентом России, если дать тебе образование.

– Нет! – с возмущением оборвал Полоз.

– Да… – ответил Студент. – Силы выдвинутся из народа. Пока ты нашел место, где создал себе счастье. Разве мы зла тебе хотим? Нет, мы хотим счастья… И тебе…

– Нет! – резко перебил его Полоз. – Анархия не отрава, не яд!

– Оба ругают царя и хотят его свергнуть. а между собой не ладят, – сказал Силин. – Студент поласковей. Характеры разные… Хотят одного и того же, а друг друга не любят больше, чем царя.

Все знали, что Студент добрый и работает в артели безотказно. Поэтому ему прощали страшные речи против царя и богатых, как неразумному ребенку.

– Но ведь и сюда докатится та волна человеческих неурядиц и невзгод, от которой ты ушел. Что такое революция? Вот я верю в нее. – Студент ласково оглядел всех, как бы говорил: смотрите, добрые люди, я такой же, как вы! А я за революцию! – Ты тоже революционер, Егор Кондратьевич, и твое переселение – это твоя революция.

– И ты сам можешь убивать богатых и царя? – спросил возвратившийся Пахом. – Мог бы?

– Конечно! – спокойно ответил Студент.

Пахом посмотрел на его руки.

– Скажи, как он смылся! Как смылся! – сетовал Тимоха. Он ужаснулся: «Значит, череп, повешенный в верховьях реки, кто-то нашел. И еще задумал мстить…»

– А у китайцев свое обсуждение идет, они тоже вместе собрались и не спят, – сказал Пахом.

– Вот видите, значит, и в этом зверском убийстве есть свой смысл, – воскликнул Полоз.

– Есть? – исступленно закричал Голованов. – Ах ты… Ты!

Его никто и никогда не видал в таком возбужденном состоянии. Был он старичок тихий и работящий.

– Должно перегореть человечество, – сказал бывший батрак каторжник Яков. – И я за анархию!

Илья вдруг толкнул его в плечо так, что тот отлетел в сторону.

– Едут! – вдруг сказал Голованов.

Всех подрал мороз по коже.

У берега раздался треск.

– Ребята, – с тяжелым вздохом сказал Силин, – это Камбала!

Все хлынули, ломая кустарники, к берегу. Засветили головню. Камбала в разорванной рубахе и Василий Кузнецов как огромного, туго спеленатого ребенка вытаскивали из лодки обкрученного веревками человека.