Николай Задорнов - Золотая лихорадка

– Он?

– Он! – ответил Сашка. – Сейчас рот ему откроем, он сам все скажет…

– Кусается, зараза! – подымая лежащего за волосы, подтвердил Василий. – Иначе его не возьмешь.

– Бить его!

– Бить нельзя! – ответил Егор.

Все стихли.

Василий с Катей уехали из Уральского рано на конях. Вблизи прииска они едва не погибли в сугробах.

Многие старатели начали мыть с весны, до ледохода. Прииск ожил рано, когда еще не оттаяла земля, пробивая ее толстый мерзлый слой и забираясь в теплую золотоносную толщу.

С уходом льдов среди островов стали появляться, словно всплывая из-под воды, халки и баржи с товарами и мукой, их хозяева торопили приискателей с разгрузкой. Артели отделяли по очереди работников на разгрузку. Перевал товаров был ниже шиверов и водопадов, окольными проточками товары доставлялись на лодках вверх. На прииске появился какой-то инженер, предлагавший изготовить сильное взрывчатое вещество и взорвать камни. Другие предлагали построить свою золотоплавильную лабораторию, провести телеграф и выпускать газету.

Егора часто расспрашивали новички, как он все открыл.

– Меня несло по кривуну, и там завалы, – отвечал обычно Егор. – Место опасное. Я вылезал на берег и брал пробы. Нашел содержание. Чем выше, тем лучше, меньше замыто песками. Идите вверх, – советовал всем.

Составились многолюдные крепкие артели, все научились работать, ценили время. Артель следила, чтобы работники много не пили; с похмелья дело не идет, ущерб обществу.

Никита Жеребцов сбил самую многолюдную артель. Одна из китайских артелей работала с ним бок о бок и не уступала русским.

Десятая часть золота, сдаваемая китайцами, бывала не меньше жеребцовской.

А по ключикам и речкам все дальше расползались одиночки, несмотря на рассказы о злодейских нападениях на старателей.

Егор иногда ходил вечерами к костру, слушал споры и ссоры. Котяй всегда жаловался ему на брата и уверял, что Санка недоволен и может выдать прииск, написать донос.

– Сора из избы не выносить! – отвечал ему Егор. – Смотрите вы оба!

Воронежский Сапогов спросил однажды:

– Скажи, Егор Кондратьевич, сколько пудов золота у нас здесь в земле еще осталось?

Прииск нынче сыт, трудился и все глубже зарывался в землю. Болезни еще были. В жару многие запоносили.

– Ктой-то энтот Кузнецов? – услыхал однажды Егор во тьме бабий разговор. Толковали мещанки, приехавшие с мужьями из города. Они все в артели у Никиты.

– Знаменитый человек! – отвечал кто-то.

– Чтой-то мы не знаем… Чтой-то у вас китайцев много. За что им такой почет? Мы нигде не видели! Уж мы везде, везде бывали, мастер мой-то всюду нужен… Чтой-то мы не видали еще, чтобы так с китайцами обходились! В городах жили! Уж все видели!

– Из какова города? – спрашивали их.

– Что это?

– С какова города?

– Везде жили! Да вот уж такого порядка нигде не видали.

– Чем плохо?

– Да неграмотный мужик стоит в главей-то! – ответила другая баба.

– Егор Кондратьевич хороший.

– Хорошего-то не видали. Да разве так можно поставить дело?

– А что?

– Да хоть бы вот сосед. Уж вот знает дело. Куды видит! Тут, скажет, бить… Ан и золото тут.

Егор ушел впотьмах на берег и уехал к себе.

У избы сидел Силин, горел костер. Женщины тихо пели. Иногда слышно было, как подтягивал им под пологом Вася.

– Ведь я самородок кинул в речку, – жаловался Тимоха, – и найти не мог, потом пожалел. С ума сошел, стал золотом кидаться. Что со мной было такое?

– Вот и посиди с Татьяной и Катериной. Ты от женского общества отвык, – сказал Василий.

– Нет, ты скажи, Егор, ведь это так! Действительно я череп повесил в тайге, чтобы напугать…

… С часовщиком на этот раз приехала его жена. Она оказалась высокой, полной и красивой женщиной лет сорока.

Супруга явилась к Егору.

– Семьдесят дней! Двадцать дней туда и семьдесят обратно, – бойко говорила полная носатая женщина с большими черными бровями. – Я была в Петербурге! И вот вам теперь его товар! Вот его товар!

Новые часы лежали в гнездах ящичка на красном бархате.

– Это уже не ржавчина! – сказал Тимоха.

– Боже мой! Откуда вы взяли, что он в прошлом году торговал ржавыми часами? Откуда ты их взял? – гордо спросила она мужа. – Я удивляюсь! Что ему вошло в голову! Ты – глупый гуран! Он же настоящий гуран из Забайкалья!

– Семья наша осталась в Иркутске на руках бабушки. Младшенький был болен, когда я уезжала. Очень болел. Доктора были. Но поехала, видя, что с делом муж не справится один.

– Надо было сразу закупать хорошие часы. Нас все упрекают, что цепочки фальшивые… Но ведь это только второй год работы. А потом доставят нам партию швейцарских часов.

– Вы слышите ход? Так нравится? Я вам дарю эти часы… Ни боже мой… Я обратно не возьму, – сказал Мастер.

Егор насыпал на весы золота, а на другую чашку положил часы. Он чувствовал, что часы хороши, теперь ему во всем приходилось разбираться.

– Когда у меня будет оборотный капитал, будет еще не то, – сказал Мастер. – И, Егор Кондратьевич, я вам скажу… Вам и Александру Егоровичу – Камбале… Из Иркутска уже едет целая ватага. Они хотят скупить золото и переправить его в Петербург. Не пускайте их… Ну их к черту…

Мастер попросил участок. Теперь и он мыл золото. Похоже было, что он мыл и прежде. Но Мастер клялся, что хотя он бывал на реке Лене, но никогда не занимался прежде таким промыслом.

– Но моя жена – голова! Правда? – встречая Егора, говорил Мастер. – Теперь все хвалят часы!

Мастеру пришлось всю зиму возиться с ребятишками. Он сам стирал пеленки. А его жена ездила по коммерческим делам. Она уверенно начинала большое дело. Иногда мастер думал, что она тоже могла бы быть президентом. На прииске или в каком-нибудь обществе…

… Китаец открыл ресторан в шалаше и не пускал туда китайцев.

Японец опять привел две лодки с товаром.

– Красивые материалы! – показывал он цветастые шелка.

Шел дождь, и подковы сапог на косогоре обдирали слой игл, ноги соскальзывали по глине, желтизна пятнами оставалась между стволов. Егор видел лес из аянских елей. Стволы по пятнадцать – двадцать саженей, упавшие в бурю, легли вкось, зацепились, как в кольях, в торчащих от стволов обломках ветвей. Голубые и зеленые иглы на одном и том же суку… Дождь сеет…

У ключа земля обобрана. Сняты мхи. Сорваны лоскуты с земли, чуть тронуты пески, едва начат колодец и все брошено. Тут же огнище от костра и от него полосы дыма по земле, следы пожара. Задымленная ель без игл и дальше деревья, как копченые рыбины, висят под лохмами туч. Пожар занялся недавно от костра. Бросили все. Бродяги прошли.

– Рвали землю… Торопились… Пробы брали, слыхали про богатое содержание, – сказал Егор сыну. – Жадность-то!