Жеральд Мессадье - Суд волков

Он описал основные принадлежности печатни: ящик с буквами, или наборная касса, раздвижные формы, куда укладывают рядами литеры, прессы, которые прижимают бумагу к буквам, предварительно намазанным чернилами. Все дело в чернилах.

– Они должны быть достаточно жидкими, чтобы покрыть всю поверхность каждой литеры, не должны сохнуть слишком быстро или слишком медленно, не должны выгорать на солнце. Главное – тайна чернил! – воскликнул Феррандо. – Но ее хорошо оберегают.

– Как это затрагивает нас? – спросил Жозеф.

– В октябре я должен был встретиться в Париже с человеком, который напечатал Библию на латыни, Иоганном Фустом, чтобы выкупить у него материалы и секреты ремесла. Он приехал до меня, в августе. Потом его дочь Дина написала мне, что он умер от чумы [44].

– Где же находятся материалы? – спросил Жозеф.

– Именно это я и хотел бы узнать, – сказал Феррандо.

– Ты не заходил туда, где жил Фуст?

– Я не знаю его парижского адреса.

– Судя по твоему описанию, оборудование это довольно тяжелое и громоздкое, – сказала Жанна. – Если Фуст привез его с собой, оно с большой долей вероятности находится там, где он остановился. Сколько это стоит?

– Мы договорились, что я сделаю первый взнос в тысячу ливров, – ответил Феррандо.

– Тысяча ливров! – вскричал Жозеф, подпрыгнув в кресле. – Но это же громадная сумма! Почти семьсот двадцать пять экю!

За такие деньги в Париже можно было снять десять домов на двадцать лет или купить три.

– Это примерно половина суммы, которую Фуст предложил одному ремесленнику по имени Генсфлейш [45], чтобы тот изготовил оборудование: тысяча девятьсот гульденов, то есть тысяча триста восемьдесят два экю.

– Но почему же так дорого? – удивилась Жанна.

– Я уже сказал: это редкость.

– В таком случае почему Фуст решил продать его?

– Потому что ни у него, ни у Генсфлейша нет достаточных средств и связей, чтобы получать заказы. Они не смогли наладить дело.

– А как бы ты распорядился этим оборудованием? – спросил Жозеф.

Очаровательная улыбка, так украшавшая Феррандо, осветила его лицо.

– Для начала я бы привлек моего дядю кардинала Бонвизи. Мы могли бы получить с его помощью привилегию на печатание индульгенций, за счет которых его святейшество папа Павел II наполняет свою казну. При цене в пол-ливра за индульгенцию две тысячи таких листочков позволят нам вернуть большую часть затраченных средств.

– А индульгенции часто продаются? – спросил Жозеф.

– На Пасху и на Рождество, – сказал Феррандо, протягивая ему стакан, чтобы он налил еще вина.

Жанна с трудом сдержала улыбку: это напомнило ей дело с пирожками, но размах был совсем иным.

– Однако, – продолжал Феррандо, – есть много других текстов, и можно печатать не только индульгенции, но, например, Ветхий и Новый Завет, которые с папского благословения почел бы долгом купить любой зажиточный христианин ради спасения своей души. Если издать в достаточном количестве Библию, которая стоит сегодня сто экю или больше, можно будет с выгодой продавать ее за двадцать, ведь затраты на печать составят всего несколько ливров.

Жанна убедилась, что за ангельскими манерами Феррандо Сассоферрато скрывается смелый коммерческий ум.

– Тут есть один плюс, о котором вы, возможно, уже догадались, – сказал Феррандо, – но всегда лучше все проговаривать до конца: печатня, способная выпускать тексты в сотнях экземпляров, дает большую власть, чем деньги. Власть почти королевскую.

Жанна и Жозеф слушали, пораженные.

Да, это и в самом деле власть. Бесконечно более заманчивая, чем деньги.

Перед Жанной вдруг открылось самое обольстительное из искушений. Быть сильнее любых властителей! Благодаря чернилам и свинцу!

– Вы же понимаете, не деньги меня привлекают, – сказал Феррандо, – не одна лишь возможность заработать – будь то тысяча или десять тысяч экю. Мы все равно не сможем есть в два раза больше, и жизнь нашу это не продлит. Нет, главное – власть! Она всему придает особый вкус.

Итальянское красноречие заполняло комнату. Как и умы Жанны и Жозефа. Они целиком одобрили план, о котором почти ничего не знали.

Ужин был накрыт, и кормилица спустилась вниз с Деодатом. Феррандо раскрыл ему объятия и осыпал цветистыми похвалами на итальянском.

За перловым супом последовало жаркое из говядины с чесноком и гвоздикой.

– Одного не понимаю, – заметила Жанна. – Почему Фуст приехал на встречу загодя, раньше тебя?

– Ах! – вскричал Феррандо. – Узнаю женскую мудрость! Ибо в этом вся проблема. Думаю, он хотел выручить побольше, столкнув меня с еще одним покупателем.

– Ты догадываешься, кто это?

– Да. Сорбонна. Жозеф отложил ложку.

– Он был жестоко наказан за свое двуличие, – сказал Феррандо.

– Неужели ты хочешь вступить в соперничество с Сорбонной? Религиозная власть, опирающаяся на королевскую мощь, представляет серьезную опасность, – сказал Жозеф.

– Я, скорее, хотел бы услужить Сорбонне, – возразил Феррандо с улыбкой. – Я не верю, чтобы в Париже нашелся хоть один ремесленник, способный использовать оборудование Фуста. Таких мастеров всего трое или четверо, включая Генсфлейша. Я знаю имена Петера Шёффера, Альбрехта Пфистера, Мартина Брехтера, который работал с Генсфлейшем, и Конрада Хумери.

– Но ведь этому можно научиться, – сказал Жозеф.

– Вполне вероятно. Однако на это уйдет несколько лет. И при условии, что будет раскрыта тайна чернил.

– Из какого города тебе написала дочь Фуста? – спросила Жанна.

– Из Парижа.

– Значит, она была в Париже. Возможно, она все еще здесь?

– Не знаю.

– Когда и где видел ты Фуста в последний раз?

– В Майнце, в июле. Он создавал новую гарнитуру шрифтов и, по его словам, был настолько поглощен этим делом, что освободиться мог только в конце сентября. Именно поэтому мы назначили встречу на октябрь. Тем временем я получил ваше письмо из Анжера с известием, что в Париже свирепствует чума. Я надеялся, что к концу октября эпидемия кончится, и считал, что Фуста, конечно, тоже предупредили. Я уже хотел написать ему и отложить нашу встречу до конца эпидемии, но в начале сентября получил письмо от его дочери, где она сообщала, что он умер.

– Все это очень странно, – заявил Жозеф.

– А почему вы избрали местом встречи Париж? Ты мог бы повидаться с Фустом в Майнце, разве нет? – спросила Жанна.

– Именно он предложил встретиться в Париже. Он говорил, что здесь есть двое или трое граверов, чьим талантом он восторгается.

На какое-то время все трое задумались. Слуга подал засахаренные вишни в сиропе и легкое светлое вино.

– Все это очень хорошо, – сказала Жанна. – Но пока у нас нет ничего. Мы не знаем, где находятся приспособления Фуста, и не умеем ими пользоваться.