Мичо Каламата - Под властью пугала

– Да, Нуредин-бей, приходится много трудиться. Ведь в моем положении необходимо знать все. Один только просмотр информации отнимает у меня полдня.

– Я понимаю, ваше высокое величество.

– А в нынешней ситуации мне особенно важно быть хорошо информированным о людях, которые меня окружают. Король должен досконально знать своих приближенных. И чем больше он кому-то доверяет, тем тщательнее должен его проверять. Про врага можно знать лишь основное, о друге же надо знать все, каждый его шаг, ведь в случае измены друг может причинить гораздо больше вреда, чем откровенный враг.

– Совершенно верно, ваше высокое величество. Простите меня за нескромность, чьи это слова? Макьявелли?

– Нет. Так говорю я.

– Гениально!

Король, словно решив вконец сразить Нуредин-бея своей мудростью, продолжал:

– Королю не следует ни в коем случае показывать, что он знает до тонкостей, чем занимаются его люди. Наоборот, он должен вести себя так, словно ничего не знает о них и не вмешивается в их дела, а доверяет им. До такой степени, что позволяет свободно действовать от своего имени. Это хорошо уже тем, что в случае, если кто-нибудь из министров зарвется и разозлит народ или вообще сделает что не так, король, даже если и поддерживал его, может, когда надо, вмешаться, возмутиться действиями, предпринятыми якобы без его ведома.

– И это тоже…

– Да. И к этому выводу я пришел сам.

– Это гениально!

– Так что люди, которых король подбирает для проведения своей политики, должны быть вроде жертвенных баранов на байрам. Совсем неплохо, если народ их ненавидит. И чем сильнее ненависть, тем лучше – они вернее будут служить своему королю, видеть в нем свою единственную опору. И тем легче королю – он может, наказав своих министров, направить именно против них весь гнев народа.

– Простите меня, ваше высокое величество, но как же совесть, чувство дружбы и душевной привязанности к своим верным слугам…

Король холодно прервал:

– Никогда не примешивайте к политике чувства и нравственные категории. Политик должен начисто отметать вредный вздор, именуемый совестью, он должен быть свободен от всякой дружеской привязанности, от всей этой сентиментальной чепухи.

– Прекрасно подмечено, ваше высокое величество.

– Это слова Гитлера, канцлера Германии. Но оставим это, Нуредин-бей. У нас еще будет достаточно времени поговорить обо всем. Давайте займемся делом. Я пригласил вас, чтобы предложить вам новый пост. Хочу сделать вас своим советником, министром двора. Выбирая именно вас на этот пост, я руководствовался тем чрезвычайно высоким мнением о ваших качествах, которое у меня сложилось. При нынешней международной обстановке, я считаю, нам необходимо еще теснее сотрудничать друг с другом на благо нации.

– Ваше желание для меня закон, ваше высокое величество. Я всегда был и пребуду до смерти вашим верным слугой, – проговорил Нуредин-бей, поднимаясь с поклоном.

– Сидите, сидите, Нуредин-бей. Поздравляю вас с новым назначением. – Король протянул ему руку. – А теперь я представлю вам членов кабинета.

Он тряхнул колокольчиком.

В дверях вырос старший адъютант. Щелкнув каблуками, он застыл.

– Пусть войдет министр просвещения.

Согнув туловище в глубоком поклоне, вошел длинный, сухопарый старик с дряблыми щеками.

– Прошу, господин министр, – обратился к нему король, не двигаясь, – знакомьтесь с моим новым советником, господином Горицей.

Министр просвещения, пожав руку Нуредин-бею, продолжал стоять с папкой в руке.

– Господин министр, я заметил, что наша печать много пишет о каком-то Дес Картесе. [83]Кто этот Дес Картес?

Король произнес это имя с ударением на последний слог, отчетливо выговаривая "с".

– Французский философ, ваше высокое величество.

– Коммунист?

– Нет. Он умер задолго до появления коммунизма.

– Значит, не опасен?

– Нет, ваше высокое величество.

– А что еще интересного в печати?

– А еще, ваше высокое величество, регулярно публикуются четыреста приключений Насреддина и стихотворения, посвященные вашему высокому величеству. Я хотел бы, если позволите, прочесть вам некоторые из них.

– Послушаем.

Министр раскрыл папку и прочел:

– Кто это сочинил?

– Каплан-бей, ваше высокое величество.

– Который дипломат?

– Так точно!

– Как вам нравится, Нуредин-бей?

– Замечательно! Просто великолепно! Каплан-бей – тонкий поэт.

– Да-да, я его знаю. Тонкий да длинный как палка, а ведь живется ему неплохо в его миссии. И чего же хочет наш дипломат за свой стих?

– Ничего, ваше высокое величество.

– Не может быть! Уж не пронюхал ли он, что его отзывают в Албанию? Вы знаете, что это за пройдоха, Нуредин-бей. Стоит ему учуять, что я собираюсь его отзывать, он тут же бросается сочинять стихи.

– Стихи неплохие, ваше высокое величество.

– Ну ладно, отменим приказ о переводе.

– Тут еще два стихотворения, – сказал министр. – Вот одно:

– А это чье?

– Одного студента.

– Чего же он хочет?

– Он подал прошение о стипендии.

– Дать ему стипендию. Давайте второе.

– Это сочинил один наш эмигрант в Софии!

– Ваше мнение, Нуредин-бей?

– Немножко похуже, но в общем неплохо, от души.

– Это стихотворение, ваше высокое величество, свидетельствует о высоком почтении, которое питают к вашей светлейшей персоне албанцы, эмигрировавшие за границу.

– Ну ладно, господин министр, пошлите-ка этому сочинителю из фондов вашего министерства сто золотых наполеонов от моего имени. Пусть все знают, что я прочел и оценил стихотворение.

– Слушаюсь.

– Простите, ваше высокое величество, – запротестовал Нуредин-бей. – Мне кажется, вы слишком щедры. Так вы будете тормозить развитие искусства.

– Каким же образом?

– Поэты и художники должны жить в бедности. Недаром французы говорят, что бедность художника – богатство нации.

– Вы слышите, господин министр?

– Так точно.

– Это надо иметь в виду не только применительно к поэтам и художникам, но и вообще ко всей интеллигенции. Бедность – это совсем неплохо, пусть заботятся о том, как свести концы с концами. Не до политики будет. Ведь эти интеллигенты прямо как бешеные быки. Пока пасутся, уткнувшись носом в землю, не опасны. А стоит набить утробу и поднять голову, вот тогда упаси нас господь! Звереют.

– Совершенно верно, ваше высокое величество. Действительно звереют, особенно как завидят красный цвет.