Михаил Загоскин - Аскольдова могила

«Ох, плохо дело!» – подумал Тороп, входя в обширный покой, едва освещаемый двумя узкими окнами с толстыми железными решетками. Он поглядел вокруг себя: по стенам были развешаны такие украшения, что бедного Торопа морозом подрало по коже. В самой средине потолка ввинчено было кольцо, а в кольце продета веревка; человек пять служителей толпились в одном углу; впереди всех стоял урод Садко; он смотрит на Торопа и ухмыляется. «Ох, плохо дело!»

– Ну, мое дитятко милое, – сказал Вышата, садясь на скамью, – не все сказки рассказывать: поговорим-ка теперь дело. Мне надо кой о чем тебя расспросить; а ты смотри, любезный, не вертись, не бормочи, не отнекивайся; а отвечай правду, ладно, чинно и без запинки.

– Что прикажешь, боярин? – сказал Тороп. – Я рад на все отвечать.

– То-то же, голубчик! Скажешь правду, не узнаешь лиха; станешь запираться да как заяц по сугробу петли кидать, так и сам в петлю попадешься. Ну, говори же, да говори без утайки: где Всеслав?

– Не знаю, боярин!..

– Не знаешь?.. Эй, ребята, захлестните-ка петлю на веревке!.. Да надежна ли она?

– Небось, боярин, хоть кого сдержит! – пропищал безобразный Садко.

– Так ты подлинно не знаешь, – продолжал Вышата, – где теперь бывший великокняжеский отрок Всеслав?

– Знать не знаю, ведать не ведаю.

– И, полно прикидываться, голубчик! Давно ли ты пел, что он теперь

– Да ведь это песня, боярин…

– И хоть близко отсюда, – продолжал Вышата, не слушая Торопа, – а как будто бы живет за тридесять земель.

– За тридевять не за тридевять, боярин, а если он в самом деле бежал к печенегам…

– До печенегов далеко, Торопушка, можно и поближе спрятаться. Послушай, Голован, не губи сам себя! Ты парень умный – неужли-то в самом деле ты думаешь, что отделаешься от меня одними балясами? Добро бы еще ты был, как прежде, в услужении у верховного жреца Богомила, а теперь какая за тебя заступа? Ты, не сказав доброго слова дал от него тягу: так он же мне спасибо скажет, если я тебя хоть живого в гроб заколочу. Эх, Торопушка, не дури! Сам дал маху, так и пеняй на себя; а сказки-то мне не рассказывай. Ну, говори же, где Всеслав?

– Знать не знаю, ведать не ведаю.

– Не знаешь, так я тебе скажу: он теперь в лесу за Почайною, да только один; а леший-то в овчинной шапке теперь с нами. Ну, не так ли?

– Не знаю, боярин! Я и в толк не возьму, что изволишь говорить.

– Эге, брат! Так ты, видно, упрямого десятка? Да я и сам человек не больно сговорчивый. Эй, ребята, накиньте-ка ему петлю на шею!

– Постойте, братцы! – сказал Садко. – Не гневайся, боярин, а позволь мне слово вымолвить?

– Ну, говори!

– Вот изволишь видеть: или этот скоморох обманывает твою милость, или говорит правду. Если он точно знает, где Всеслав, да запирается, так повесить его мало; если же он доподлинно этого не ведает, так за что же мы его повесим? Хоть он и гудошник проклятый, а все ведь не собака.

– Так что ж, по-твоему, с ним делать?

– А вот что, боярин. Прикажи прежде сделать ему пристрастный допрос: батогами, плетьми, другим прочим, холодной водицы на темя полить, так, глядишь, он что-нибудь и сболтнет; а коли не скажет ничего, так за что ж нам губить его душу? Вели его свести на зады да зарыть живого в землю – пускай себе умирает своею смертью.

– А что ты думаешь, и впрямь! – сказал Вышата. – Да нет, мне некогда с ним долго-то возиться!.. Слушай, Голован, в последний раз – признавайся!.. Ну, что молчишь?.. Ведь я и без тебя знаю, где найти Всеслава, а хочу только чтоб ты мне всю правду сказал… Что ж, любезный, иль у тебя язык отнялся? Не говоришь?.. Ну, брат, пеняй сам на себя!.. Ребята, втяните-ка его кверху!.. Ну, что стали, проворней!

– Сейчас, боярин! – сказал Садко, накидывая петлю шею бедного Торопа. – Сейчас!.. А право, лучше бы по-моему…

– Постоите! – закричал Тороп в то время, как двое слуг начали уже тянуть за другой конец веревки.

– Ага, братец, заговорил! – сказал Вышата. – Ну что?

– Да что, боярин! Если вы не шутя хотите меня повесить, так делать нечего, пришлось говорить правду.

– То-то же, Торопушка, к чему упрямился?

– И то сказать, боярин, что, в самом деле, ведь не господин же он мой: за что мне за него умирать?

– Вестимо, Торопушка! Снимите с него петлю-то… Иль нет, постойте на часок. Коли ты знаешь, где спрятался Всеслав, так сделай милость, любезный, не откажись, доведи уж до него.

– Как, боярин, довести до него?

– Ну да! Говорят, что без проводника никак не дойдешь до Чертова Городища: так уж сослужи мне и эту службу, Торопушка.

– Да я, боярин, и сам дороги туда не знаю.

– Полно, голубчик, не упрямься! Коли тебя из чести просят…

– Право, не знаю.

– Экий ты какой! Ну, если не знаешь, так делать нечего. Эй, ребята, принимайтесь-ка за веревку!

– Знаю, знаю! – закричал Тороп.

– Вот так-то лучше! Ну, добро, снимите с него петлю. Послушай, Голован, завтра чем свет ты пойдешь с воинами на Почайну. Мне сказывали, что около Чертова Городища такая трясина, что как раз по уши втюришься. Смотри, Тороп: если кто-нибудь из них завязнет, так тебя пошлют его вытаскивать. Садко, запри покамест нашего гостя в пустой подвал, а чтоб ему не было скучно, дайте ему гудок: пусть он себе на просторе потешается. Э, чуть было не забыл! Ведь ты, Торопушка, любишь выпить, так поставьте ему добрую кружку воды, да смотрите – не колодезной: для милого дружка можно и речной не пожалеть.

– Ну-ка, господин скоморох, – сказал Садко, – милости просим за мною. Я отведу тебе знатный ночлег: и свежо, и прохладно; сядешь хорошо, ляжешь ладно: и солома есть и кирпичик под голову. Пойдем, добро!

Тороп, не отвечая ни слова, вышел вслед за служителем. Миновав княжеские палаты и поравнявшись с Рогнединым теремом, они вышли сквозными сенями на небольшой дворик, застроенный с двух сторон конюшнями, в глубине которого длинный одноэтажный корпус с жилыми покоями оканчивался холостым строением: в нем устроены были кладовые для конской сбруи, мучные амбары и подвалы для съестных припасов и напитков. Садко подошел к одной окованной железом двери, отпер огромный замок, отодвинул тяжелые засовы и, сойдя ступеней десять вниз, вошел вместе с Торопом в обширный подвал, в котором стояло несколько пустых бочек и в одном углу лежала вязанка соломы.

– Ну, господин Тороп, – сказал Садко, – изволишь видеть, обманул ли я тебя; и свежо и прохладно; хочешь лечь – вот тебе солома; вздумаешь присесть, садись на любую бочку. Счастливо оставаться, господин балясник!.. Да что, гудок-то тебе надобно или нет?

– Убирайся к черту! – прошептал Тороп, ложась на солому. – Чтоб тебе век никого лучше себя не видать, пугало проклятое!

Садко засмеялся, поклонился низехонько Торопу, вышел вон; двери захлопнулись, загремели засовы, и все затихло кругом, как в глубокую полночь.