Александр Барков - Денис Давыдов

– Ну и как? Как, по-твоему? – рассмеялся отец. – На мой взгляд, испытания имел успех!

– Вы правы, как всегда, доктор! – радушно улыбнулся гусар. – Весьма удачно!

И тут доктор, сменив гнев на милость, по-настоящему развеселился.

– Вот и хорошо! Вот и прекрасно! Ладушки-оладушки! Так, кажется, говорят у вас в России?

При этих словах Винер несколько раз хлопнул в ладоши. Дверь отворилась, и в палату вошла дородная немка средних лет с лошадиным лицом.

– Вот, гусар Давыдов, ваша новая сиделка, фрау Брунгильда! – представил вошедшую даму доктор. – Прошу, как говорится, любить и жаловать!

Оглядев с ног до головы раненого гусара, фрау Брунгильда изрекла громким грудным голосом:

– О майн либе!

От столь неожиданного приветствия Давыдов смутился и опустил голову.

– Но ведь это же... Это же, доктор... – с негодованием искричал Давыдов. – Гренадер в юбке!

– Гренадер? – лукаво усмехнулся доктор. – Это то, что вам сейчас необходимо. Фрау Брунгильда – вдова. И, кстати, тоже очень любит поэзия!

– О майн либе! – Воскликнула фрау.

От этих слов Давыдов вздрогнул и с мольбой в голосе обратился к доктору:

– У меня к вам, Рольф Карлович, одна маленькая просьба.

– Просьба?! Что за просьба?

– Не разрешите ли вы мне остаться в одиночестве, без сиделки?

– Ни в коем случае. Вы не просто раненый или больной. Вы – поэт! А у поэтов всегда... как это по-русски теплый? Нет, очень горячий голова!

– О майн либе! – вновь подала голос фрау Брунгильда. Не на шутку испугавшись возгласов сиделки, Давыдов покорно лег в постель, накрылся одеялом и поинтересовался:

– А эта милейшая фрау еще что-нибудь знает, кроме этого несносного «О майн либе!»?

– По-русски она не знает, – пояснил доктор. – Но фрау Брунгильда знает много другого... весьма полезного. Скажем, военных эпизод из практика ее покойного мужа. Он был смел и решителен: пух-пух! Настоящий артиллерист!

– О, нет-нет! – взмолился Давыдов и тотчас же вскочил с постели. – Премного благодарен фрау Брунгильде! И вам, доктор Винер, за заботу о бедном гусаре... Я вполне здоров и чувствую себя превосходно!

– Ну что вы, гусар Давыдоф! Не стоит благодарности. Это мой долг. Долг врача и... несчастный отец этой ветреной юный созданий!

Давыдов, напевая, стал танцевать с Эльзой вокруг злополучной табуретки шуточный семейный танец с пением – гросфатер.

На прощание все обнялись.

После Фридлянда русские войска прикрывали отход армии к Тильзиту и защищали переправу через Неман. Князь Багратион послал Давыдова к Беннигсену с донесением о расстановке корпусов неприятеля и приказал также передать главнокомандующему важный пакет. В дороге Давыдов случайно повстречал майора Эрнеста Шепинга, служившего при главном штабе.

Адъютанту Багратиона довелось знавать майора прежде, еще по Петербургу, и посему он поинтересовался:

– Что нового, Шепинг?

– Новое то, – насупившись, отвечал важный щеголеватый майор, – что я везу письмо от Беннигсена Багратиону. Главнокомандующий предписывает князю выйти через меня на связь с французами и предложить им перемирие. Приступаем к переговорам о мире. Прощай!

Эта весть потрясла Давыдова, как гром средь ясного неба. Ему горько было слышать, что главнокомандующий русской армией просит у французов мира, так и не отомстив им за недавнее поражение.

Прибыв на главную квартиру, адъютант Багратиона увидел там панику и замешательство, коих не встречал даже среди отступающих, смертельно усталых и голодных солдат. Ему показалось, что у Беннигсена сложилось неверное представление об упадке воинского духа в армии, в особенности ее арьергарда.

Давыдов хотел лично доложить главнокомандующему об истинном положении дел в войсках, сказать, что атаки французов день ото дня слабеют и настает самая благоприятная пора для того, чтобы перейти в наступление и свести счеты с неприятелем.

Молодой гусар застал в главном штабе весьма разнообразное общество: тут были военные и гражданские чиновники, а также англичане, шведы, пруссаки... Ему сказали, что Беннигсен отдыхает, но через час-другой его превосходительство соизволит пожаловать в залу. Чтобы скоротать время, Давыдов вышел на улицу взглянуть на переправу войск через Неман и на приготовление к поджогу моста. Здесь он увидел знакомого штабного офицера и решил посоветоваться с ним о своем намерении доложить главнокомандующему об истинном положении дел в армии. Но щуплый офицер из немцев тотчас же резко изменился в лице и замахал руками: «Нечего тебе соваться не в свое дело». Однако это ничуть не охладило пыл гусара.

Вскоре Давыдов со свойственной ему решительностью и горячностью прорвался к Беннигсену, передал ему пакет от князя и сказал об удовлетворительном состоянии арьергарда.

Главнокомандующий выслушал адъютанта Багратиона со вниманием и даже с некоторым удивлением. Задал ему ряд вопросов. Многое оказалось для Беннигсена неожиданностью. Вскоре аудиенция закончилась, и надменный барон молча отпустил Давыдова.

После ряда поражений русские войска продолжали отступать к Неману. Наша пехота, артиллерия и конница с трудом преграждали путь полчищ Наполеона к границам России.

За это время в русский арьергард прибыло «подкрепление» – несколько полков башкир, вооруженных луками и стрелами.

Русские и те из французов, которые впервые узрели «грозных» башкир, встретили их улыбками.

Вскорости Давыдов стал очевидцем довольно забавного случая.

После одной ожесточенной перестрелки был пленен французский подполковник. Причем матушка-природа одарила его носом громадной величины. Превратности войны «пронзили этот нос стрелой насквозь, но не на вылет». Словом, стрела застряла в носу.

Подполковнику помогли слезть с лошади и усадили его на землю, дабы избавить от опасного «украшения».

Лекарь вынул из своего чемоданчика пилку с намерением поскорее перепилить стрелу и облегчить муки страдальца.

Несколько солдат и стрелков-башкир обступили лекаря.

И надо же такому случиться: в тот момент, когда лекарь приступил к делу, один лысый башкир с узкими карими глазами признал свою стрелу и мертвой хваткой вцепился в руки медика.

– Нет-нет, бачка! – вскричал башкир. – Я не дам резать стрелу мою...

– Как это твою? – возмутился лекарь.

– Не обижай, бачка, не обижай! Я лучше тебя знаю свою стрелу...

– Так что же ты хочешь? – пуще прежнего гневался лекарь.

– Это моя стрела, я сам ее выну...