Александр Барков - Денис Давыдов

1810 год ознаменован тем, что Бонапарт не пощадил владения своего брата Людовика, короля голландского, присоединил их к Франции. Он переступил ту запретную черту – реку Рейн, – за которую прежде обязывался не заходить. Помимо того Наполеон прихватил еще и вольные города Любек, Бремен и Гамбург.

Завоевания эти были оскорбительны для России, ибо поглощали земли герцога Ольденбургского, являвшегося зятем императора Александра. Правда, имеются сведения, будто бы Наполеон предлагал герцогу взамен другие владения, на что тот с достоинством возразил: «Мои подданые – дети мои, а детьми торговать и менять их на других я не согласен».

Государь наш не замедлил выразить свое неудовольствие походами Бонапарта. Но его негромкий голос, подобно приглушенному ропоту других европейских государей, потонул в победоносных громах оружия французов. Тогда Александр предпринял против надвигающейся опасности свои меры. По его приказу русские войска рассредоточенно начали продвигаться к западным границам. Это не на шутку встревожило Бонапарта, которому позарез нужно было выиграть время для окончания грандиозных приготовлений к тщательно вынашиваемой большой войне. Он вновь стал искусно притворствовать и уверять наш двор в полном расположении к царю Александру, к России и в неизменном упрочении с нами мира и дружества.

Меж тем с шумными зимними радостями, забавами и празднествами надвигался роковой двенадцатый год. Давненько не бывало в наших столицах столь блестящих гуляний, пышных маскарадов, ярких театрализованных зрелищ и всевозможных увеселений, как в ту памятную морозную зиму. Предчувствуя грозные события, россияне свято верили в свои силы и были готовы, подобно славным предкам, не на живот, а на смерть стоять за родное Отечество.

В 1804 году в городе Сумы, где стоял в ту пору гусарский полк, Денис Давыдов познакомился с майором громадного роста Яковом Петровичем Кульневым.

Вместе с ним Давыдов участвовал в военных походах по Восточной Пруссии. А в 1808–1809 годах эта приязнь переросла в задушевную дружбу, теперь уже с генералом Кульневым, храбрым и отважным полководцем, которому прежде, в пору юности, довелось воевать в армии под командованием великого Суворова.

В великосветском обществе генерал гляделся чужаком, был молчалив и стеснителен. В кругу же друзей или на поле брани он преображался, становился быстрым, решительным, презирал свист пуль над головой и даже острил...

Финская земля сотрясалась под копытами быстрых коней, когда могучий, не ведавший страха, седовласый Кульнев широким взмахом палаша увлекал за собой в атаку полк гусар летучих. В азарте погони он походил на громадного разъяренного медведя. Он всегда был в авангарде, скакал на Роне, преодолевая на своем пути лесные завалы, реки и болотные топи...

Турки трепетали при одном упоминании имени Кульнева. Плененный им раненый французский генерал Сен-Жение был растроган до слез, когда грозный победитель достал белый платок и перевязал его кровоточащую рану.

Сумрачно и диковато гляделось порою лицо Кульнева, заросшее густыми, нечесаными волосами, обрамленное широкими бакенбардами и усами. Острым соколиным взором генерал обводил своих кавалеристов, прежде чем свершить дерзкие вылазки по тылам врага. Он вселял в души воинов нерушимую веру в победу. Успешные боевые операции в стане французов зародили в душе лихого гусара Давыдова пламя будущей партизанской войны. Благодаря сметке и выдержке Кульнев часто выводил своих солдат из рискованных, отчаянных положений.

с гордостью поминал Давыдов Кульнева – старшего боевого товарища, наставника. Поминал он и своих славных товарищей, с коими был неразлучен и с коими с высоким патриотическим порывом летел «на пули бесстрашных стрелков неприятельских», в Финляндии.

Неизменно находясь в авангарде, Давыдов сражался при Лаппо, Перхо, Кухоламби, Куортани, Сальмо. В особенности он отличился 12 апреля 1808 года. С эскадроном драгун и сотней казаков выбил с острова отряд неприятеля. Бой продолжался недолго: часть всадников полегла наземь. Остальные сдались в плен или бежали.

Давыдов считал Кульнева «воином, последним чисто русского семейства, как Брута – последним римлянином».

С кровавых полей Финляндии Кульнев писал своему брату: «Я надеюсь, что ты не покинешь бедную мать нашу, и уверяю тебя, с моей стороны, что, где бы я ни был, она будет получать определенную мною ей треть. Ежели же меня убьют, то коней и рухляди моей останется ей на три года, ибо все стоит более тысячи рублей. Вот все мое имение, которое нажил я в продолжение двадцатилетней моей службы. Прощай. Благослови на одоление врагов. Заклинаю тебя не покидать любезную мать...»

У Кульнева все было на редкость просто. Приглашая гостей к обеду, он не раз приговаривал: «Горшок щей и горшок каши готовы, а серебряные ложки берите с собой». Питейным делом он не увлекался. Поутру довольствовался стаканом чая, вечерами добавлял в чай ром, изредка чарка водки перед обедом. Для лакомства – рюмка наливки. Жажду утолял водой или квасом. Вот, пожалуй, и все питейное, что употреблял боевой генерал.

Причуды Кульнева исходили прежде всего из самобытности его характера и широты души. Казалось, генерал никогда не унывал. Все это возвышало Кульнева над людьми богатыми, обуреваемыми сластолюбием и жадностью. Как бы тяжело ему не приходилось, он всегда помогал неимущим.

Давыдов с Кульневым частенько жили «то в одной горнице, то в одном балагане, то под крышею неба, ели из одного котла, пили из одной кружки...»

горько сокрушался Денис Давыдов.

Дружба с Кульневым, благородным и сильным духом великаном, продолжалась у Дениса Васильевича до «самой блистательной и завидной смерти» Якова Петровича в пылу горячих баталий двенадцатого года.

Словно предчувствуя близость смерти, он писал своему брату: «Ежели я паду от меча неприятельского, то паду славно. Я почитаю счастьем пожертвовать последнюю каплю крови моей, защищая Отечество».

Спустя несколько дней после отправления этого письма в бою у села Якубово Кульнев со своими солдатами наголову разбил корпус французов под командованием маршала Удино. То была одна из первых блистательных побед над врагом нашей армии.