Александр Барков - Денис Давыдов

А потому пламенному гусару-поэту был оказан самый теплый и сердечный прием. Друзья долго и горячо обсуждали случившееся и успокоили Давыдова тем, что воинская честь его и человеческое достоинство почитаются в армии и в обществе по-прежнему высоко. Да и превыше всяческих чинов, почестей и регалий – дружество. Все собравшиеся в один голос посоветовали Денису Васильевичу немедленно направить письмо императору Александру.

И тут перед боевым гусаром, облаченным на сей раз в серый статский костюм, выдвинулся хозяин дома, Петр Андреевич Вяземский. Он задорно, по-арзамасски поблескивая очками в золоченой оправе, стал читать на память сочиненные поутру стихи:

Когда Вяземский закончил читать, Давыдов со слезами на глазах бросился к нему в объятия и горячо расцеловал истинного друга.

По сему печальному случаю хозяева дома велели прислуге накрыть стол и соорудили дружеский ужин с вином, всевозможными закусками и фруктами. На ужине присутствовали Василий Львович и Алексей Михайлович Пушкины, супруги Четвертинские, Федор Толстой-Американец и несколько хорошеньких дам.

Будучи в Москве, Денис Давыдов познакомился, стал встречаться и подружился с графом Федором Толстым, принадлежавшим к старинному дворянскому роду. Его дальний родственник (двоюродный племянник) великий писатель Лев Николаевич Толстой метко окрестил его впоследствии «необыкновенным, преступным и привлекательным человеком». И действительно, Федор Толстой прославился в Первопрестольной острым и оригинальным умом, кутежами, дуэлями, нечистой на руку игрой в карты, обжорством и озорными непредсказуемыми поступками. Да и прозвище свое, Американец, он получил неспроста. Экипировав кругосветную экспедицию, известный путешественник Крузенштерн заинтересовался образованным и пытливым молодым человеком и взял его с собой в плавание. Однако вскоре последовало горькое разочарование Крузенштерна. Федор Толстой не подчинялся командам и стал совершенно неуправляем: часто скандалил, устраивал потасовки, требовал остановки корабля... В результате всего этого капитан не выдержал и приказал высадить бузотера на один из Алеутских островов недалеко от Аляски.

С громадными трудностями Толстому удалось в конце концов добраться до Камчатки.

Далее он прошагал пешком всю Сибирь и явился-таки в белокаменную столицу, где и получил свое знаменитое прозвище.

С годами он остепенился и принимал участие в Бородинском сражении. Находясь в отставке, в чине подполковника, он поступил рядовым в Московское ополчение. В числе стрелков при 26-й дивизии Толстой получил ранение в ногу. Генерал Ермолов проезжал после битвы мимо раненых, коих везли на подводах, и внезапно услышал знакомый голос и свое имя. Обернувшись, среди груды искалеченных тел, он с трудом узнал графа Федора Толстого. Граф несказанно обрадовался встрече, сорвал бинты с ноги, откуда струей хлынула кровь. Ермолов обнял друга, выслушал его горячий рассказ и велел оказать ему неотложную помощь. Вскорости генерал исходатайствовал ему чин полковника.

Денис Давыдов посвятил Федору Толстому веселые стихи под названием «Другу-повесе»:

На следующий день после посещения Вяземского Давыдов проснулся по укоренившейся с детства привычке чуть свет и написал царю письмо:

«Государь!

Несправедливый рок обременяет в Вашей державе человека, которого судьба сохранила так долго на полях чести! Соблаговолите взглянуть взором снисходительным не на мои заслуги, а на горесть солдата, который не заслужил подобной участи. Я не позволю себе напомнить Вашему величеству дни сражений, в которых я участвовал: их число составляет их достоинство, знаю это, и потому блеск их оставил во мне одно воспоминание, что жизнь и совесть моя остались безупречны. Нет, государь, я не буду утруждать Вас подробностями моей службы, недостойной Вашего внимания, она выразится двумя словами: четырнадцать лет военного поприща, и ни одного упрека. В Пруссии, Турции, Швеции, России и Германии, везде, где у Вашего величества были враги, я сражался с ними, и чин генеральский был недавно наградой моей службы. Я смел думать, что Ваша воля, объявленная военными властями, непреложна и не поколеблется надеть на себя знаки моего нового достоинства, как вдруг, по произволу, которого я до сих пор не понимаю, я был лишен почестей, которым Ваше величество почтило самого усердного из Ваших солдат. Соблаговолите, государь, быть моим судьею, удостойте вспомнить, что не я ходатайствовал о награждении моих слабых заслуг, но, получивши награду, позвольте мне просить Вас оставить ее за мною, ибо Ваше величество могли неоднократно убедиться, что во мне живет одно достоинство солдата взамен высших талантов, эта беспредельная преданность и горячая любовь к славе Вашего оружия, эти чувства никогда не выходили из моего сердца, и я их всегда поддерживал деяниями если не славными, то всегда достойными!

Бывший генерал-майор Денис Давыдов».

Звание «генерал-майор» вопреки интригам придворных чиновников осталось за Денисом Давыдовым. Георгиевского креста его лишали до тех пор, пока, вконец раздосадованный, он сам не указал, что ему обязаны были дать его по статусу.

Старший сын Василий отзывался об отце как о человеке острого ума, с большими военными доблестями и знаниями, с блистательной храбростью, от души любимого товарищами, с прямым и открытым характером, поэтом в душе и поэтом во всех проявлениях жизни. «Отец мой не только не сделал карьеры, но даже каждый знак отличия должен был брать грудью... – писал Василий, – тому причиной общий порок семьи, дух свободы, не терпящий стеснения слова, действия без оглядки, русское удальство очертя голову и за все ответ – своей головой».

Стойко перенося невзгоды судьбы, Давыдов не унижался и не льстил начальству, свято и нерушимо веря до последних дней жизни в Россию и русский народ: «Не разрушится ли, не развеется ли, не снесется ли прахом с лица земли все, что ни повстречается, живого и неживого, на широком пути урагана, – писал Давыдов в одной из статей о партизанской войне, – направленного в тыл неприятельской армии, первою в мире по своей храбрости, дисциплине и устройству! Еще Россия не поднималась во весь исполинский рост свой, и горе ее неприятелям, если она когда-нибудь поднимется».