Арсений Ворожейкин - Под нами Берлин

— А не разумней ли прекратить всякие разговоры о наказании. Действия Руденко видели все, и все одобряют. — Клюев с сожалением посмотрел на Василяку и стажера, сидящих за столом. — Почти все.

Василяка. не сказал ни да, ни нет, но было ясно — разговор окончен.

Солнце уже висело низко, когда мы со стажером вышли с КП. Морозило. Аэродром притих в деловитой собранности. Все копошились у своих самолетов. Техники теперь не отойдут от машин, пока не приведут их в готовность. К завтрашнему дню большинство «яков» уже будут исправлены. Впрочем… Я с тревогой гляжу на западную чистую даль. Стажер перехватил мой взгляд:

— Думаешь, могут снова прилететь?

— Все может быть,

Война приучила нас всегда вести расчет на худшее. Наше летное поле еще не готово, и у нас нет связи с дивизией. Если об этом узнает противник, то обязательно сейчас же нагрянет. Но он, наверное, не знает, и в этом наше спасение. Немцы очень педантичны. Они, думают, что над нами уже патрулируют соседи (должны бы быть). А бандеровцы? Вот сволочи! Они могут сообщить, что наш аэродром беззащитен. Нужно суметь поднять в воздух хотя бы пару истребителей. По краю расчищенной полосы хорошие летчики сумеют взлететь. Говорю об этом стажеру. Тот бежит на КП к Василяке. И через пять минут Лазарев и Руденко уже пошли на взлет.

— Теперь спокойней на душе, — идя на стоянку самолетов эскадрильи, говорю я стажеру, показывая на уходящие ввысь «яки». — А ты хотел Руденко под трибунал. Он становится настоящим истребителем.

Афанасий с сожалении: взглянул на меня и, зачем-то поправив на себе реглан, и без того хорошо сидевший на его складной небольшой фигуре, поучительно заговорил о том, что Василяка, может быть, и проявил чрезмерную строгость, но он в наше время меньшее зло, чем либерализм. Подчиненных нужно всегда держать в строгости. В этом деле лучше пересолить, чем недосолить. И начальство это простит, но оно никогда не простит непочтения к себе. И этого нельзя прощать, потому что неуважение к командиру есть подрыв его авторитета, а значит, и дисциплины в армии.

Он говорил искренне и убежденно, но в этой убежденности угадывалось, что для него, видимо, главное не человек и его дела, а должности, начальники и подчиненные.

— У тебя какое-то странное понятие о дисциплине.

— Может быть, — поспешно согласился стажер. — Но ты во всех отношении: прогадал, взяв под защиту своего Руденко. Это только во вред себе. Василяка тебе этого не простит.

Застрочили зенитные пулеметы. Мы подняли головы. В небе высоко-высоко, значительно выше, чем наша пара «яков», не успевшая набрать высоту, блестели два «фоккера». Они попытались было с ходу напасть на пару Лазарева, но та зло огрызнулась, и вражеские истребители отскочили на запад..

«Фоккеры» явились непроста: может, эта пара намеревается сковать боем наши патрули, чтобы дать возможность подойти своим основным ударным силам.

Я побежал к стоянке самолетов, чтобы взлететь.

Командование встревожилось налетом на наш аэродром. Расследовать происшедшее прибыл командир корпуса генерал-майор авиации Д. П. Галунов. Стоя у командного пункта и поглядывая на пару «яков», летающую над аэродромом, он слушал доклад Василяки. В это время километров десять западнее нас проходил какой-то неизвестный самолет. Патрульная пара истребителей, висевшая над нами, была нацелена на него. Только исчез ее шум, как послышался другой. Все тревожно подняли головы. На малой высоте подходил самолет ЛИ-2. Василяка с готовностью пояснил командиру корпуса:

— Это из двенадцатого гвардейского дальней авиации. Они сюда возят боеприпасы и горючее. Машины из наземных войск уже ждут их. Дороги раскисли. Вот самолеты и возят.

ЛИ-2 спокойно планирует на посадку. Нагруженная машина снижалась на газу. Весь аэродром, как бывает в таких случаях, смотрит на гостя. И тут к хрипловатому приглушенному голосу самолета стало вплетаться какое-то шипящее посвистывание. И вдруг словно гром и молния заполнили все кругом.

Мы с Лазаревым как стояли у КП, так тут и упали, прижавшись к земляной насыпи. На аэродром свалилось десятка, два «мессершмиттов» и «фоккеров».

Я с надеждой смотрю, где же наша пара патрулирующих «яков». Только она может выручить нас, но ее и след простыл.

Василяка, не обращая внимания на огненный смерч, кинулся к микрофону, чтобы возвратить патрульных истребителей, но радиостанция окуталась дымом, и от нее летели ошметки. Она была разбита. Командир полка тут же упал. Что с ним? С Лазаревым ползем к нему.

Мой взгляд останавливается на прилетевшем ЛИ-2. Относительно наших «яков» — это гигант, мишень для противника. Ее-то уж враг не упустит. А летчики транспортного самолета, занятые посадкой, и не подозревают об опасности. Они убеждены, что на аэродроме боевого истребительного полка ничего с ними не случится.

Первая четверка «мессершмиттов» всю свою силу огня направила на транспортный самолет. Только он успел коснуться колесами земли, как окутался черным дымом. Катился полетному полю уже не самолет, а огромный горящий факел.

До Василяки я не дополз. Он вскочил и одним махом оказался рядом. Он не был ранен, и мы, прижимаясь к земле, возвратились к землянке. Но вражеские истребители пикировали круто, и пологая насыпь КП не могла нас надежно укрыть от ливня снарядов и пуль. Выбрав момент, мы бросились на КП. Не успел я захлопнуть за собой дверь, как два бронебойных снаряда пронзили ее, пробив полу моего реглана. Не везет мне на аэродроме, подумал я, плотно прижавшись к полу землянки. При каждой штурмовке меня царапает.

Мы снова, прижатые к земле, беспомощно ждали конца страшной пытки. Минут через пять, когда она кончилась, над аэродромом появилась патрульная пара, наших истребителей. Вслед за ней из разведки возвратились Иван Тимошенко и Саша Сирадзе. На летном поле зияли воронки от бомб и догорал ЛИ-2. Полыхали пожары на самолетных стоянках. Летчики покружились-покружились и, не решившись садиться, ушли на ближайший аэродром.

В результате этого удара было уничтожено и повреждено больше половины самолетов. В полку есть и убитые и раненые. Такое несчастья полк не переживал и в самые тяжелые дни 1941 — 42 годов. Враг с каждым днем становился все осторожнее и хитрее. Путь на Берлин не легко дается.

Только успели опомниться: после удара и привести в порядок летное поле, как узнали о новой опасности: рвущаяся из окружения 1-я танковая армия противника, угрожающе приблизилась ЕС нашему аэродрому. Гул битвы уже доходил до нас, Командир полка, услышав канонаду, повернулся к наш Лазаревым и показал рукой на раненого техника по фотослужбе Лернера, которого врач и сестра перекладывали с санитарных носилок на грузовую машину: