Константин Гурьев - Спасти или уничтожить

Ну, значит, и сообщение о том, что потерялось несколько грузовиков, будет воспринято в общем потоке сообщений о неразберихе и — будем откровенны — панике.

Это уже кое-что серьезное, не просто рассуждения, а предложение к действиям.

— Это верно, — поощрил Берия Меркулова после минутных размышлений. — Давайте сделаем так: все-таки формально все шло по вашему наркомату, поэтому докладываете вы, а я вас поддержу.

Увидев тень сомнения, промелькнувшего на лице Меркулова, сказал жестче:

— Сказав «А», будет проще произносить остальные буквы, а задержку доклада сегодня еще можно объяснить тактическими соображениями, а завтра — нет.

Взял коротенькую паузу и добил:

— Вы должны понимать, как важно будет, кто и как об этом сообщит. Если Тимошенко хоть что-то узнает, он постарается свалить на вас все свои промахи и ошибки. А разбираться будет трудно. И, если придется разбираться — пойми меня правильно, Всеволод Николаевич, — мне придется быть к тебе слегка необъективным. И ты понимаешь причины.

Меркулов кивнул.

Как люди, уже давно работавшие вместе, они, конечно, хорошо знали сильные и слабые стороны друг друга, знали о большинстве промахов и ошибок, которые неизбежны в любой работе, и, следовательно, находили этим ошибкам и объяснения, и оправдания. Ну, а в такой обстановке ни о каком «понимании» речи быть не могло. Обоим было бы несладко.

— Я запишусь на прием к товарищу Сталину сразу, как вернусь к себе, — сказал Меркулов.

— Конечно, — кивнул Берия.

Позвони Меркулов сейчас из его кабинета, найдутся люди, которые подскажут товарищу Сталину, что звонок был после встречи с Берией. А если еще прибавить пару мелких деталей, то ход мыслей вождя можно направить в нужном направлении.

Нужном кому?

Тем, кто не прекращает интриговать даже в самые тяжелые часы.

Явившись к назначенному часу, Меркулов не удивился, увидев в кабинете Сталина Берию.

— Вы не возражаете, товарищ Меркулов, если Лаврентий Павлович будет участвовать в нашей беседе? — спросил Сталин и замер в позе ожидания, будто и не предполагал, какой ответ услышит, а потом удовлетворенно кивнул головой. — Пожалуйста, докладывайте. Какая у нас обстановка?

Меркулов докладывал обстоятельно, четко определив приоритеты и расставив акценты. Берия отметил про себя, что Меркулов ни разу не помянул панику и дезорганизацию, которые охватили в это время военных, хотя об этом они совсем недавно говорили, но потом увидел, как успешна стратегия наркома госбезопасности. Он выстроил доклад таким образом, что промахи, совершенные его сотрудниками, связаны и с неточностями распоряжений, шедших из наркомата, и с растерянностью, охватившей местные органы госбезопасности в условиях войны, а, точнее, вероломной агрессии.

Сталин, конечно, сразу же поправил Меркулова, сказав, что не знал о том, что в органах государственной безопасности работают такие маши-растеряши, но потом добавил, что еще больше его удивляет растерянность военных, которые имеют достаточно большой опыт ведения боевых действий в самых разных условиях — от монгольских степей до финских снегов.

Меркулов промолчал.

На вопрос Сталина, «какие меры предусматриваете», отвечать начал, одновременно выбирая из папки очередной листок:

— Первое, товарищ Сталин, это подготовка специальных групп, которые будут ориентированы исключительно на работу по обследованию лесных массивов на предполагаемых путях движения грузовиков. Второе — мы уже подготовили несколько агентов для заброски в тыл немцев, чтобы там начать розыск лиц, имевших отношение к формированию грузов. Группы в принципе готовы, а одна уже отправлена для выполнения заданий. Третье…

— Вы уверены, что сейчас эти люди смогут выполнять столь важную и точную работу? — перебил Сталин. — Немцы сейчас наверняка уделяют особое внимание полицейским мероприятиям, формированию отрядов изменников и предателей, которые готовы мстить советской власти, хватая и уничтожая не только честных людей, которых они знают лично, но и незнакомцев, которые особенно бросаются в глаза.

— Мы учитываем это, товарищ Сталин, — кивнул Меркулов. — По имеющейся информации, немцы пока еще не смогли взять обстановку под контроль и прекратить массовые передвижения населения, вызванные войной. Кроме того, люди, которых мы отправляем туда, подготовлены к такого рода возможностям и, в конце концов, товарищ Сталин…

Меркулов развел руками.

— Идет война, товарищ Сталин, и у меня нет никаких возможностей избежать жертв.

Сталин кивнул и повернулся к Берии:

— Сейчас езжайте и еще раз проверьте все наши возможности в этом смысле и продумайте, все ли учтено и подключено к делу.

Берия поднялся:

— Видимо, мы еще более тщательно продумаем, как тут можно использовать формирующиеся отряды населения оккупированных территорий.

Сталин повернулся к Меркулову:

— Ваше мнение, товарищ Меркулов?

Меркулов ответил после крохотной паузы:

— Боюсь, что эти отряды сейчас вряд ли могут принести пользу, поскольку мы всячески маскировали наши мероприятия. С другой же стороны, привлечение гражданского населения может породить слухи, которые активизируют деятельность контрразведывательных подразделений немцев.

— Фашистов! — автоматически уточнил Сталин.

Потом усмехнулся:

— Теперь можно спокойно возражать недавнему начальнику?

Меркулов до февраля сорок первого года был первым заместителем Берии в НКВД и начальником главного управления госбезопасности в составе комиссариата. Именно это вождь и имел в виду, товарищески пошутив.

А Берия, когда уже вышли из кабинета, сказал:

— Надо посмотреть, как задействованы местные возможности.

— Партизаны?

— Партизаны, партизаны…

Петя Миронов никогда не хотел быть начальником, потому что не любил ни командовать, ни наказывать. В сельской школе близ города Острына, что в Белоруссии, он преподавал математику и физику, и каждый раз, когда школьники отвечали неправильно, Петр Кириллович ругал в первую очередь не их, а себя. Если ученик не знает, значит, он, учитель, рассказывал плохо, неинтересно, упустил что-то! Оставлял ребят после уроков и рассказывал заново, добиваясь понимания, и радовался каждому успеху порой сильнее, чем сам школьник.

Скажи ему кто-то еще весной, как круто изменится его судьба, Миронов только рассмеялся бы: так не бывает. Может, и не бывает, а стало!

Только по прошествии нескольких недель, примерно в начале августа сорок первого года, учитель физики Петр Кириллович Миронов стал понимать, что война началась для него как-то незаметно, почти буднично.