Сергей Сержпинский - Снайпер-инструктор

Когда я пришёл из военкомата домой, то рассказал родителям о своём решении уйти на войну. Они, конечно, это не одобрили, а мама расплакалась, обозвала меня дураком. Дойдя до истерики, она отвесила мне хорошего подзатыльника. В этот же день она ходила в военкомат и забрала моё заявление. Ведь военком был папин приятель.

Олег ушёл на фронт без меня, а через пару месяцев на него прислали похоронку. Получилось совпадение, он, как и Павлик, погиб на Смоленской земле.

В августе ушёл добровольцем на фронт папа, и начались тревожные дни ожидания от него писем. Первые месяцы он служил в учебном полку пулемётчиком. У него была грыжа и возобновилась язва желудка, которую он перед войной подлечил. По состоянию здоровья, его перевели в штаб армии, на должность художника. Там он оформлял наглядную агитацию, писал лозунги, чертил военные карты. Перед знаменитой Курской битвой он переписывал карту-план боевых действий, с черновика начистовую. Черновую карту исчеркали генералы на совещании. Если бы папа ошибся, и не правильно нарисовал, то эту битву, наша армия могла бы проиграть. Двадцать седьмая армия, в которой он служил, участвовала в боях на Украинском фронте, потом в Венгрии, а войну завершила в Австрии.

Осенью, меня послали в колхоз, вместе с другими служащими, теребить лён. Повестку из военкомата мне привёз посыльный, на трофейном мотоцикле, прямо в поле. Когда я взял эту бумажку в руки, мне стало жутковато, вся романтика куда-то исчезла, умирать не хотелось. Я вспомнил о недавней гибели Олега Коровкина, нашего Павлика, значит и мне придётся умереть. Эту реальность, в той ситуации, я отчётливо осознал, и в мыслях стал готовить себя умереть за Родину.

В тот же день мне надо было явиться в военкомат, поэтому я сразу поехал с мотоциклистом домой. Переодевшись в одежду похуже, потому что её всё равно придётся поменять на военную форму, я пошёл в военкомат, а потом на вокзал. Меня провожали мама и Саша с Вовой. Теперь они будут жить втроём.

Мама не плакала, но была очень серьёзной. Она вручила мне карандаш, тетрадь и просила писать письма, хотя бы одну строчку.

Привезли нас новобранцев в лес, недалеко от села Песочное, это километров тридцать от Костромы. Там мы сами копали для себя землянки, обустраивали свой быт.

Зачислили меня в учебный снайперский полк, входивший во вторую учебную бригаду. Прослужил там почти год, а летом 1943 года, меня перевели в Москву, в центральную школу инструкторов снайперского дела. Прибыл я туда уже с погонами сержанта и был назначен заместителем политрука роты. Командиром нашей роты в школе, был герой Советского Союза, известный снайпер с Ленинградского фронта, Владимир Пчелинцев. Так, в третий раз, я оказался в Москве, которая преобразилась на мирный лад, потому что фашистов уже гнали на всех фронтах.

Центральная школа инструкторов снайперского дела находилась на станции Вешняки на окраине Москвы. Поездом можно было доехать до Ярославского вокзала за пятнадцать минут.

Сержпинский Николай Сергеевич.

Как-то раз, будучи в городе в увольнении, я зашёл в фотоателье и сфотографировался, а фотографию отправил маме в письме.

Учили курсантов в снайперской школе тринадцать месяцев, по очень насыщенной программе. В то время в офицерском училище учили девять месяцев, нам же, после окончания учёбы присваивали звание не выше старшины. Занятия по стрельбе у курсантов были основными. Нас учили стрелять из всех видов стрелкового оружия, как нашего, так и трофейного.

Стоит ли рассказывать об учёбе в снайперской школе. Почти все дни там были похожи друг на друга, да и методы обучения, возможно, являются до сих пор государственной тайной. Одно надо сказать, что гоняли нас на совесть. Кроме стрелкового дела, большое внимание уделялось физической подготовке, а так же обучали немецкому языку, который я после восьми классов школы неплохо знал, и с интересом изучал.

В сентябре 1944 года, вместе с тридцатью курсантами, меня направили в одиннадцатую гвардейскую армию, входившую в состав третьего Белорусского фронта. В снайперской школе нам выдали трёх суточный паёк, смену белья и шинели из очень ценной английской шерсти. С вещевыми мешками, скрученными шинелями, но без оружия, (его выдали на передовой) мы добрались до штаба армии, в сопровождении офицера. Штаб одиннадцатой гвардейской армии находился на окраине небольшого городка, где-то за Минском. Через Минск мы проезжали и меня поразили масштабы разрухи в городе. Да и везде в Белоруссии следы недавних кровопролитных боёв были хорошо видны.

Когда мы прибыли на место назначения, нас построили перед штабом в шеренгу и велели ждать. К нам вышел командующий одиннадцатой гвардейской армией, генерал Галицкий Кузьма Никитович. Боевого генерала я увидел впервые. Держался он просто, не заносчиво и произвёл на меня хорошее впечатление.

Генерал выступил перед нами с короткой речью, рассказал о боевом пути армии, что она участвовала в разгроме врага под Москвой. Он так же поставил перед нами задачу на ближайшее будущее, это добиться превосходства над немцами в снайперских поединках, чтобы наши снайпера были лучше обучены и обладали высокими бойцовскими качествами. Галицкий поговорил с каждым курсантом, проходя вдоль строя. На это он потратил больше часа. Поравнявшись со мной, он спросил фамилию и откуда я родом. Услышав мою фамилию, поинтересовался, не поляк ли. Я ответил, что русский, но фамилия польского происхождения. Рядом с генералом шёл офицер, и он подал мне направление. В завершение нашего разговора Галицкий пожал мне руку и объяснил, что подчиняться я буду непосредственно командиру полка, подполковнику Приладышеву.

Когда Галицкий отошёл от меня и беседовал с другими курсантами, я прочитал выданное мне направление. В нём было написано следующее: «Старшина Сержпинский Н.С. направляется в пятую, гвардейскую, Городокскую, ордена Ленина, красного знамени и Суворова второй степени, стрелковую дивизию, в 21-й полк, на должность снайпера-инструктора. Использовать только по назначению».

Дивизия состояла из трёх стрелковых полков и полка артиллерии. То есть он выделил по одному снайперу-инструктору на каждый полк. Нас четверых, направленных в пятую дивизию, повезли, вместе с другим пополнением, на американской автомашине «студэбеккер». По мере приближения к фронту, всё отчётливее слышались раскаты грома, хотя грозовых туч на небе не было. На душе становилось тревожно и тоскливо. Я понимал, что и у моих попутчиков, такое же настроение. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, я начал разговор с ними на отвлечённые темы. Всех троих курсантов, разумеется, я хорошо знал, а Толик Набоков был одним из моих близких друзей, приобретённых за период учёбы в снайперской школе.