Иван Виноградов - Подробности жизни

— А как же он одет был? — полюбопытствовала Таисия.

— Как и все. Куртка, джинсы, только ботинки особенные, на толстенной подошве и с толстыми шнурками.

— Это туристские, — догадалась Таисия.

А Тоня вздохнула:

— Чем только люди не тешатся! Я за выходной успеваю отоспаться — и рада.

— Что вы! — продолжал Димаков. — Народ теперь в леса попер, как дикарь, — все больше за добычей. Каждый норовит что-нибудь с собой уволочь — не только грибы и ягоды, но и какую-нибудь еловую ветку с шишками или мешок молодых березовых листьев. Сдирают бересту, ломают малину… Скажешь таким: зачем лес портите? Они в ответ: «Леса и воды — общественное достояние». Или еще так: «Вот жахнет водородная бомба — что от твоего леса останется?» — «А если не жахнет?» — говорю. «Тогда мы еще разок наведаемся…»Поговори с ними!

— Наверно, надо что-то реальное предпринимать, — сказал Виктор. — А то мы все больше агитируем, пропагандируем.

— А что ты придумаешь? На каждой просеке милиционера не поставишь.

— Знаешь, — вспомнил Виктор, — я читаю сейчас, как в одной местности во время гражданской войны мужики создали лесную комиссию. Поняли, что лесам грозит опасность, и стали охранять.

— Где у меня мужики-то? — усмехнулся Димаков. — Во всей Горице — не больше десятка. Вот еще Сережка вернулся из армии — одиннадцатый.

— Можно городских любителей леса привлекать на выходные дни. Я, например, готов. Можно добиться, чтобы патрульную машину выделили… Помнишь, как мы с тобой патрулировали во время пожаров?

Димаков смотрел на Виктора с нарастающим вниманием и что-то в уме прикидывал. Но уже чувствовалось, что весь сопротивляется. Есть такие люди, которые не переносят чужую инициативу, тем более подсказку, и прямо с порога отвергают все, что ты ни скажешь. Наверно, и Димаков принадлежал к таким же. Увидел какое-то ущемление для своего престижа — и противится!.. Наконец проговорил:

— У нас, Витек, есть что и есть кому охранять. Помнишь такую формулировку?

— Ты все-таки подумай потом, — не унимался Виктор, которому идея современной лесной комиссии так понравилась, что он готов был хоть сейчас заняться ее созданием. — Если бы, скажем, крупные ленинградские предприятия, районные города взяли шефство над лесами — представляешь, какой порядок можно навести!

— Во-во! А мне самому на завод податься, болты нарезать, — сказал Димаков.

— Почему?

— Да потому что в моих лесах тогда ни хрена не останется. Ни лося, ни зайца, ни рыбины. Горицкие мужики и так уже рыбными консервами водку закусывают. Ты хочешь, чтобы и я тоже?

— Что ты все на себя переводишь? Ты не один там живешь, и не одному тебе все принадлежит.

— Я там не только живу, но и работаю плюс к тому! — назидательно напомнил Димаков. — И ты в мои дела лучше не лезь. Там — мое!

Говорить с ним стало трудно, почти невозможно. Он и сам как будто понял это — начал собираться домой.

— На ночь глядя? — спросил Виктор по долгу хозяина…

— Ничего, дорогу знаем, шофер не пил, — буркнул Димаков, как-то подозрительно вглядываясь в Виктора своими мощными биноклями.

Однако, прощаясь, он размяк, подобрел, всем потряс руки, пригласил приезжать летом на базу — всем колхозом, включая Таисию Агаповну. Даже скаламбурил на пороге:

— Включая Таисию, но без комиссии!

— Ой, до чего же хорошо бывает дома! — пропела Тоня, когда все ушли и в квартире стало просторно и тихо. И тут же начала с удовольствием распоряжаться: — Андрюша, быстренько умываться — и спать! А ты, Витя, помоги мне вынести посуду… Может, и помоем ее вместе, а? — подольстилась она к Виктору. — Ты просто не представляешь, как я люблю чем-нибудь заниматься вместе с тобой! Бывает, жалею даже, что с завода ушла. Бежали бы утром вместе на работу, ты меня в автобус заталкивал бы…

При гостях она почти все время молчала, зато теперь на нее напала говорливость. За мытьем посуды рассказала Виктору все свои госпитальные новости, пересказала то, что услышала от больных, раза два-три возвращалась к Димакову и Таисии — кажется, приревновала свою соседку-подругу к этому лесовику.

— А ты не знаешь, куда они ездили? — спросил Виктор.

— Что ты — тайна! Она тоже, я смотрю, хитренькая, хотя и прикидывается такой откровенной. Съездили — и ни гугу! Только слышала я из кухни, как про мясо они говорили… Но я потом еще спрошу ее — может, и расскажет, где побывали.

Тоня и к ночи не могла угомониться. Как только легли, так сразу:

— Вить, а Вить, давай пошепчемся.

— Сегодня и так разговоров было — полные уши.

— То с другими, а это со мной…

Уютненько, бочком подоткнулась к нему, угнездилась, и Виктору невольно и не в первый раз припомнились тут молодые послесвадебные ночи, когда Тоня, все еще чего-то побаиваясь, подзащитно жалась к нему, в нем одном видела свою опору во всей предстоящей жизни. Она тогда еще не очень верила, что после всех бед и несчастий судьба действительно подобрела к ней. Виктора она боготворила, во всем ему подчинялась и слушалась, а его это возвышало и в собственных глазах и перед другими, возводило в новый ранг мужской табели — в ранг главы семейства. Он гордился этим своим новым званием и положением и даже вот этой ответственностью за другого человека. Как-то ночью, испытывая и нежность, и благодарность за все это красивое и радостное, что вошло вместе с Тоней в его жизнь, он сказал ей на ухо: «Ты теперь ничего не бойся — я с тобой! У моей мамы, ты знаешь, жизнь не сложилась, а мне всегда хотелось, чтобы она была счастлива, чтобы ей было хорошо… В общем, теперь я все для тебя сделаю, чтобы ты была счастливой. Можешь верить мне…»

Тоня тогда благодарно, сладко поплакала на его плече и тоже поклялась никогда, нигде, ни в чем не подвести его. Детьми они были в тот добрый час, детьми счастливыми.

А впрочем, где счастье, там, может быть, уже и зрелость?

Принято считать, что человек закаляется в страданиях, но не больше ли получает он запаса жизненной стойкости в моменты счастья, в хорошей семье?

Для Виктора семья всегда была понятием серьезным и очень важным — может быть, как раз потому, что рос он в неполной семье, без главного в семье человека — отца и, наверное, без полноты семейных радостей и ощущений. Он тайно завидовал тем мальчишкам, у которых есть отцы, братья и сестренки, завидовал своим двоюродным братьям и сестрам даже тогда, когда они дрались между собой, потому что потом они очень хорошо мирились. Начав работать, он безотчетно тянулся к тем семейным мужчинам, которые семьей дорожили и после получки торопились домой, чтобы донести ее без потерь. Он чувствовал, что такие люди — самые надежные. У них хорошие семьи, и от хороших семей и на всю окружающую жизнь распространяется доброе воздействие. Конечно, учат нас своим горьким примером и плохие семьи, но если плохих и несчастливых будет слишком много, — кого они будут учить и где будет обитать наше всеобщее благополучие и счастье?