Иван Виноградов - Подробности жизни

Слова были новые, непривычные и необычные для Димакова, но произносил их тот же самый человек, который за час до этого почти признался тебе в ненависти и пугал стрельбой, и потому не было убедительности в этих новых словах его. От них возникали лишь недоумение и тягучая тоска.

Вернулись с озера рыбаки, пригласили на уху, и пришлось, ради Андрюшки, остаться. Потом поймала на крыльце Наталья и говорила совсем уже доисторические слова: «Не погуби… Пожалей деток… Если ты заявишь — ему конец…» Совала большую трехлитровую бутыль меда — для Тони и для маленькой. Просила не уходить, подождать…

Виктор уже переставал понимать, что вокруг него происходит и куда, в какую эпоху перебросила их с сыном незримая машина времени. И какими они вернутся отсюда…

Тропа поднялась на пологий холмик, на котором деревья росли пореже, затем начала спускаться в низинку, ко вчерашней речке. Но едва отец и сын перевалили через этот холмик, как справа от них, за небольшим овражком, что-то продолжительно и неспокойно зашелестело, залопотало, встревожилось, все равно как если бы по лесу пронесся сильный порыв ветра.

Но никакого ветра как не было, так и не было. Все ближние деревья стояли по-прежнему неподвижно.

Удивленно остановился на тропе сын, повернулся на странный шум и отец. И они еще успели увидеть окончание непонятного, даже немного пугающего лесного явления. Это одинокая, обособленно стоявшая за овражком осина по-человечески истово дрожала всей своей буйной зрелой листвой. Только она одна. Да и то ее собственный ствол оставался недвижимым, и ветки не шевелились, только листья, буквально каждый из них — от самого нижнего до самых верхних, слегка освещенных предзакатным солнцем, — совершали какую-то самостоятельную, независимую пляску. Так умеет дрожать плечами цыганка, сама оставаясь недвижимой. Так встряхиваются намокшие под дождем птицы.

Но что же было с листьями?

Может, осина почувствовала внезапный озноб, вечернее дыхание сырости и подрожала от холода?

Не должно бы.

Не такая уж она мерзлячка, она и зимой не зябнет.

Так что же все-таки?

Испуг или тревога?

Стремление отряхнуться от накопившихся за день напряжений или неясного предчувствия?

Загадочное предупреждение?..

Можно было только гадать, придумывая новые и новые вопросы.

Осина же тем временем успокоилась, затихла, чинно подобралась и приосанилась, как будто застеснялась перед людьми. Снова замерли, опустились листья, и опять была видна только лицевая зеленая сторона их и спрятана от глаз светлая изнанка. Все вернулось к привычному. Ничто не напоминало о недавней тревоге. И ничто не обещало разгадки.

Отец и сын, немного постояв и ничего больше не дождавшись, отправились дальше.

— Чего это она, пап? — спросил сын уже в дороге.

Но отец и сам наблюдал такое впервые. У него промелькнула тут полуфантастическая, полумистическая догадка — уж не пыталось ли дерево вступить с ними в контакт, обратиться к людям с какой-нибудь своей жалобой или предостережением? Но об этом ведь не скажешь вслух. Об этом и подумаешь-то разве с улыбкой.

Может, когда-то потом, в другой день и час, при другом настроении или состоянии они вспомнят и поймут, о чем хотела рассказать им тревожная осинка, но пока они уходили от нее, не понимая, дивясь и оглядываясь.