Иван Виноградов - Подробности жизни

— Чудишь ты все, Гена!

— Маленько и почудить не грех. А еще тут у меня патроны-осечки хранятся, тоже, можно сказать, исторические. Вот номер один, — Димаков извлек старый ружейный патрон, действительно с пометкой «№ 1», постучал пальцем по латунной потемневшей гильзе и начал пояснять: — Человек стоял метрах в полста, и не стоял, а пер, гад, прямо на ружье. Я надрываюсь: «Стой, сволота, стрелять буду!» — а он лезет и лезет, ему, видишь ли, с Наташей лично поговорить надо. Вижу — все, конец, не миновать быть покойнику. Жму на спуск. Осечка!.. Что скажешь? Не исторический патрон?

— Исторический, — согласился Виктор, понимая, о каком событии тут было рассказано.

— В жениха этой дамы стрелял, — покосился Димаков через плечо на свою Наталью. Потом разыскал вторую «осечку». — А вот номер два. По кабану стрелял. Первой пулей подранил его, и он пошел на меня со страшной силой. Кровью дышал, земля из-под копыт, как у лошади… Я целюсь, жму на спуск — и тоже осечка!.. Веселая картинка рисуется?

— Веселая, — опять согласился Виктор.

— А все из того ружьишка, с которым я к тебе приезжал, — помнишь? Теперь ему тоже здесь местечко отведено, — показал Димаков в сумрак стеллажей. — А на стене другое висит. Не заметил?

Он прошел к простенку между окнами и снял со стены ухоженное красивое ружье с резьбой на ложе, с гравировкой на замке.

— «Зауэр — три кольца»! — поднял он ружье в руке. — Весит, как пушинка, а бьет, как зверь. И такая вещь провалялась у одного чудака без употребления с самой войны. Он даже настоящей цены не знал и отдал мне за три с половиной сотни. Сейчас мне за него уже шестьсот предлагают.

— Денег людям девать некуда, — сказал Виктор.

— А что деньги? Деньги интересны, когда на них удовольствие купить можно.

— Хлеб — тоже.

— Ну, хлеб! Хлеб ничего не стоит. Хлебом теперь свиней и гусей кормим. Выгодно, между прочим. Корм дешевый — мясо дорогое.

— Да-а, — протянул Виктор. — Не зря некоторые считают, что пора повышать цену на хлеб.

— Но-но, ты не подумай это еще где-нибудь ляпнуть! Советский человек должен иметь дешевый хлеб.

— Но не скот!

— А скот — это мясо. Тоже для советского человека.

— До чего же мы научились в слова играть! — поморщился Виктор.

А Димаков приосанился:

— Не лаптем щи кушаем!

И опять вернулся к своему ружью.

— Ты только потрогай его: Игрушка!

Виктор взял ружье, повертел в руках, посмотрел изящные узоры на стали и вернул.

— Я в этом не разбираюсь, — сказал. — Но работа красивая.

— А хочешь, пойдем постреляем? — загорелся Димаков. — Проверим из него эти осечки, а? — Он уже переломил стволы и ловко протолкнул в них свои «исторические» патроны, которые все еще держал при себе. — Это же интересно, как они теперь, из другого ружья?

— Лучше бы вы шли к столу, — позвала, забеспокоившись, Наталья.

— Верно, Ген, давай без стрельбы сегодня, — поддержал ее и Виктор. — Людей переполошим, ребят… Моему, я вижу, на боковую хочется…

— Нет, пап, что ты! Я хочу с вами! — попросил Андрюшка.

— Правда, Ген, идите к столу, — опять позвала Наталья.

— Кто тут хозяин? — огрызнулся Димаков.

— Ты! Полный хозяин-единоначальник, — вроде как польстил ему Виктор.

— Понимать надо! — смягчился Димаков.

Они вернулись к столу, Наталья встрепенулась, забегала, подала чай, начала угощать Виктора и Андрюшку медом. Хозяин-единоначальник уже взирал на все это с некоторым самодовольством: живем, мол, не тужим, нужды не знаем! И в одиночку выпил под это свое настроение.

Он не стал возражать и тогда, когда Виктор повел сына укладывать спать, только предупредил:

— Но сам возвращайся, разговор не окончен! И не думай скрыться — все равно найду!..

В гостевой комнате все уже улеглись, света не было — только что от неба, через окна, но охотничьи байки все еще рассказывались. Монотонно гудел чей-то басок:

— …Егерь у меня там старый знакомый, добрый малый, и я к нему как домой ездил. Бородатый, неженатый — настоящий бирюк. Переночевал у него, а утречком не спеша на промысел отправился — как раз открылась охота на боровую дичь. Места там тихие, прямо заповедные, утро было красивое, как на широком экране, иду это я вдоль берега озера, посвистываю, даже и стрелять не хочется.

Потом, слышу, бежит кто-то следом за мной. Наверно, думаю, мой бородач решил примкнуть. Оглядываюсь — лось! А-агромный, рога метровые и несется как танк. Я отступаю с тропинки в сторону, думаю — проскочит, а он, вижу, на меня нацелился. Я туда-сюда, но разве от такого убежишь! Сам не помню, как в озере очутился. Лось не пожелал мочить копыта. Рога выставил, фырчит, злится. А я даже в глаза ему стараюсь не смотреть — в том смысле, что нет мне до тебя никакого дела — проваливай давай! Ну и ушел рогатый черт. Надоело, наверно. Я тоже потихоньку выбрался на берег и дальше направляюсь. Но не прошел и трехсот метров, слышу — лось опять на меня прет. Я опять в воду. А он уже не уходит, караулит. Что делать? Потопал я вдоль бережка, по мелкой воде, обратно к дому егеря. Сохатый сперва сопровождал меня, потом отстал, ушел в лес. А на крыльце меня бородач встречает: «Что ж ты, охотник, лося испугался?» — «А ты, говорю, сам сходи».

Егерь вдоволь нахохотался и пожалел меня. «Ладно, говорит, не ехать же тебе домой без добычи, пойду подстрелю что-нибудь». Берет ружье, патроны на дичь. «Смотри, говорю, как бы он и тебя…» — «Я — егерь!» — смеется борода. Ну, а я согрелся к тому времени чаем с водкой и потянуло меня соснуть. Только не успел. Слышу, страшная топотень около домика, глянул в окошко и вижу, что мой приятель на спринтерской скорости от того же лося удирает. Борода на плече, шапка потеряна, только что ружье не бросил. Уже почти до крыльца добежал, когда лось все-таки достал его — поддал рогами под зад. Теперь я хохочу. «Что это он, говорю, ослеп, что ли, своего егеря не узнал?» Бороде не до смеху — йод ищет, чтобы синяки смазать. Бранится на чем свет. «Это все ваша подлая братия, говорит. Разозлили хозяина — как я теперь рядом с ним жить буду?»

— Подранили его, что ли? — спросил кто-то.

— Снаружи не видно было, — отвечал рассказчик. — Может, и зализал уже, а простить не мог. А может, лосиху убили.

— Да, зверь не скажет, — послышался еще один голос. — Но запомнит.

— Главное со зверем — не задираться. Если по-хорошему, так с ним даже на узкой тропке разойтись можно.

— Это вы бросьте, зверь есть зверь. С ним не поиграешь…

Рыбаки (они же, как видно, и охотники) заспорили, и Виктор, уложив Андрюшку, собрался все-таки вернуться к Димакову.

— Оставайся тут, — попросил его сын. — Тут же интересней. А там пьяный…

— Да я бы и сам с удовольствием, но боюсь, что сюда придет.

— Ну, когда придет…