Дмитрий Власов - Там, за передним краем

Подбежали Самсонова, Ясюкевич.

— Ты чего ревешь-то? — спрашивают. — Смеяться надо, жива осталась, а она…

— Руку больно, — сквозь всхлипывания проговорила Люда. — Он же со всей силы по руке ударил. Да и навалился потом, как бык.

Девушки расхохотались.

— Дура ты, дура, — говорили они. — Тебе целовать командира надо и молиться на него всю жизнь. Он же спас тебя…

— И себя тоже, — пробормотал Вадим, с трудом выбираясь из окопа. — Помогите ей. Не от боли она плачет, от испуга. Ничего, скоро пройдет. Пусть посидит на ветерке, успокоится. Кто у нас еще не бросал гранату?

— Я не бросала, — ответила Лида Ясюкевич. — И не хочу. Нет, я не боюсь. Когда была партизанкой, не раз пускала их в ход. Опыт есть. А сейчас не хочу.

Лавров и сам это понял.

— Все, — сказал он. — Перекур минут на десять. А потом собираемся, и домой. Скоро обед.

Девушки усадили всхлипывающую Люду на бугорок около пушистой сосенки, сами присели рядом. Вадим подошел к тому месту за бруствером, где взорвалась граната, взял горсть еще пахнущей сгоревшим толом земли, пересыпал ее из одной руки в другую. Почувствовал что-то тяжелое. Глянул — тоненький, острый осколок. «А он мог ведь сидеть в ком-нибудь из нас», — подумал. Положил его в карман. Отряхнул руки и тихо побрел к мишеням. Остановился около одной, постоял у другой. С каким-то безразличием смотрел на пробитые фанерные щиты. Смотрел и не видел их. Перед глазами все время стояла рука Люды с разжатыми пальцами и граната на ладони. «Еще бы две секунды… Всего лишь два счета: двадцать один, двадцать два… А может, и меньше. Как близко ходят они — жизнь и смерть».

В землянку возвратились молчаливые, притихшие.

— Что с вами? — встретили подружек Аня Шилина и Света Удальцова. — Будто с похорон пришли. Что случилось-то?

— Да ничего особого, — за всех ответила Наташа Самсонова. — Людочка вон номер отмочила: чуть себя и командира не угробила. — И стала рассказывать, как все произошло. Люда в это время сняла сапоги, забралась на нары, подтянула колени к подбородку и молча уставилась на Наташу. Ее рассказ она воспринимала, как о ком-то другом, не о себе.

— Ну, а в итоге на командира обиделась, что с ног сбил ее. А мы посоветовали утром и вечером, после подъема и перед отбоем молиться на младшего сержанта. Вот такие пироги, — заключила Самсонова. — А вы-то как поохотились? Удачно?

— Не так, чтобы уж очень, — ответила Света, — но вполне терпимо. Хитрые оккупанты стали. Уже не ходят, а только ползают. И в землю зарываются. Сплошные траншеи и ходы сообщения. Мы на стыке четвертой и пятой рот были. Знаете, там высотка такая есть, с валунами, а рядом — болото. Левее болота — кустарник мелкий. Вот в нем мы и были. Ночью — холодина страшная. Ноги прямо-таки закоченели. Думала, пальцы в суставах полопаются. А шевельнуться нельзя. Все время то с их стороны, то с нашей ракеты осветительные взлетают. И лежишь ты, кажется, на голом месте под увеличительным стеклом. Немножко поутихли где-то уже за полночь.

— Я подползла к ней, — продолжала рассказ Аня Шилина, — шепчу: «Скажи «тпру», а она — «ту»: губы не слушаются. «А руки как?» — спрашиваю. Без перчаток ведь. «Пальцы одеревенели», — отвечает. Я тогда достала масленку, в ней у меня спирт был налит. «Растирай, — говорю, — руки», — и в ладошку ей лью. Она это покрутила, покрутила кистями и спрашивает: «А нельзя и внутрь плеснуть? Там тоже все дрожит».

— Ну ты даешь, Светка! — рассмеялась Таня. — Неужели и вправду бы выпила?

— В тот момент — запросто, — вскинув голову, браво ответила Удальцова.

— Для снайпера алкоголь — верная гибель, — сказала Наташа Самсонова. — Даже самую малость хлебнешь — и стрелять уже нельзя: в глазах туман и в оптике марево. «Храбрость» ненужная появляется, дескать, плевать на все. Вот такого индюка или индюшку и ловят на мушку. Об этом не раз говорила нам в штабе старший лейтенант Нина Лобковская. Помните такую? Кстати, она сейчас недалеко от нас, в третьей Ударной командует ротой снайперов.

— Неужели? — воскликнула Аня Шилина. — Вот бы встретиться!

— А для меня в школе ближе и родней Екатерины Никифоровны никого не было, — сказала Таня. — Хоть и майор она, и начальник политотдела, а как мать родная. Сколько раз она у меня и слезы, и нос вытирала.

— Вечер воспоминаний потом будет, — прервал их Лавров. — Рассказывайте, Шилина, что было дальше.

— Внутрь спирта я ей, конечно, не дала, — продолжала Аня. — Масленку спрятала. В этот момент у фашистов на переднем крае огонь мелькнул. Я к прицелу. Гляжу, стоит один и от зажигалки прикуривает. Лицо его хорошо видно, особенно нос крючковатый. Спокойно прицеливаюсь в голову. Тах! Какое-то мгновение он еще стоял с зажигалкой. Потом мешком свалился в траншею. Еще один за Ленинград, за родных моих.

— Анечка, ты только не расстраивайся, — Света положила ей руку на плечо. — Расскажи лучше, как помог нам щенок.

Шилина тряхнула головой, как бы отгоняя воспоминания. В погрустневших было глазах ее блеснули веселые искорки.

— Случится же такое! — с улыбкой сказала она. — Это уже днем. Мы сменили позицию. Немножко отогрелись. Даже комарики появились. Лежим, отдуваемся. Перед передним краем немцев все спокойно. Как обычно: пулеметные, автоматные очереди. Стреляют, не поднимая головы над бруствером. Откуда-то из-за высотки бьют минометы. И вдруг видим — на пригорке щенок играет, за бабочкой, что ли, бегает. Откуда он взялся, понятия не имеем. Будто из-под земли вылез. На пригорке же никаких окопов, всюду травка, никем не тронутая. Где погуще, где пореже. Бегал, бегал этот щенок и оказался около того места, где трава погуще. И… исчез. Был и нету. Ясно, что дело нечистое. Не отрывая глаз, слежу за этим местом. Полчаса, час. Все тихо. Тут солнышко из-за туч выглянуло. И что-то в траве вроде блеснуло. Света тоже заметила, показывает мне, мол, оптика там. Состояние мое — сами понимаете какое. Внутри будто пружина боевая взвелась, все напряглось. Прицел, кажется, стал чище и мощнее. Каждую травинку вижу. Палец замер на спусковом крючке. И тут выскакивает опять щенок из травы этой, густой. А за ним рука, хотела схватить его, но он увернулся. И буквально на секунду высунулась голова. Больше мне и не надо было. Выстрел. Голова ткнулась в траву и осталась лежать. А щенок как ни в чем не бывало резвился на пригорке. Мы же со Светой поспешили сменить позицию. Ясно, что укокошили снайпера или наблюдателя и даром это нам не пройдет. Уползли метров на двести в сторону. Минут через пять фашисты те кусты, где мы лежали, буквально снесли с земли. Из пулемета били и из миномета.

— Мне же повезло только к вечеру, — вступила в разговор Света. — Да и то — обычный солдат. Наверное, смена была у дежурных средств. Закопошились и у пулемета, что периодически постреливал в нашу сторону. Одному захотелось поглядеть, что же впереди. Приподнялся, смотрит. Ну я ему и сказала: «Хватит! Слишком уж любопытный…»