Дмитрий Власов - Там, за передним краем

— Патроны надо получить, товарищ майор.

— Если не очень срочно, то зайдите ко мне в землянку. Потолкуем.

В землянке у замполита полка Лавров ни разу не был. У начальника штаба — неоднократно. Там все понятно, два стола, на одном карта, на другом всякие бумаги. В одном углу топчан, в другом — печка-буржуйка. А как тут? Ведь комиссар полка!

Пригнувшись, вошли. Ничего особенного. Такой же топчан, печка из железной бочки, стол один, но побольше. И полочка длиной метра полтора. Прибита к стене. Вся заставлена книгами. Стопка книг и на столе. Рядом с топчаном — автомат ППШ.

— Присаживайтесь, — майор показал на табуретку около стола. Сам сел на другую. — Ну, расскажите, как девчата живут? Никто их не обижает?

— Да нет, не замечал. Не такие они уж и тихони, товарищ майор, чтобы дать себя в обиду.

— Всякое бывает. Найдется какой-нибудь сердцеед, а их везде немало, напакостит, искалечит душу — и прощай. Если заметите что-то ненормальное — не молчите, докладывайте. Найдем способ помочь. Их беречь надо. Договорились? Что из дому пишут? Письма-то получаете?

— Получаю. Мама у меня с сестренкой и братишкой в селе живут. Трудно им. Но не хнычут. Ждут с победой.

— Кроме вас есть еще кто на фронте?

— Отец и старший брат. Отец ранен, лежит в госпитале. А брат — танкист, где-то неподалеку воюет.

— Понятно, — задумчиво произнес майор. — А девчата все получают письма?

— Нет, не все. Рита Кулдзиня не получает. Отец у нее еще в начале войны пропал без вести. И о матери ничего не знает. Село, где она осталась в оккупации, фашисты сожгли, сестру за связь с партизанами убили. И годовалого ребенка штыком прокололи.

— Да, да, мне говорили…

— Никого не осталось и у Ани Шилиной. Сестренка, может быть, жива. Эвакуировали ее из Ленинграда. Но где она, что с ней — никаких вестей.

Замполит достал блокнот, что-то записал в нем, спросил:

— А у остальных?

— У остальных вроде все нормально. Часто пишут из госпиталя Полина Онищенко, Маша Тарелкина. Раз в неделю обязательно приходит письмо от Клавы Нечипорук. Читаем всем отделением Хороший она человек. Душевный, умный. Ее письма и мне очень помогают. Советы в них бывают дельные.

Майор согласно наклонил голову:

— Это на нее похоже. Умница она большая. Мы ее с удовольствием приняли в партию. Кстати, а вам уже исполнилось восемнадцать?

— Да, двадцать второго сентября.

Тимофей Егорович встал, подошел к полке, передвинул несколько книг, достал маленькую, тонкую, в красноватой обложке.

— Вы читали когда-нибудь это? — И положил перед Лавровым Устав Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков).

Сержант взял книжечку, открыл страницу, пробежал глазами первые строки: «Всесоюзная Коммунистическая партия (большевиков), являющаяся секцией Коммунистического Интернационала, есть передовой, организованный отряд рабочего класса Союза ССР, высшая форма его классовой организации». Повернулся к офицеру:

— На занятиях по истории ВКП(б) нам говорили об основных положениях Устава партии, но сам его не изучал.

— Возьмите, почитайте внимательно. — Майор присел около печурки, поленом собрал в кучу покрывшиеся пеплом угли, положил на них несколько тонких щепочек, слегка подул. Одна из щепочек тут же вспыхнула, а за ней весело затрещали и другие. Тимофей Егорович бросил на огонь палочки потолще, подождал, пока огонь схватил их, положил еще. Сидя на корточках около печурки, продолжал: — Впереди предстоят трудные испытания. Начинаете завтра вы, за вами пойдет весь полк. Фашисты укрепились основательно. Бои будут тяжелыми. И успех их во многом будет зависеть от коммунистов и комсомольцев. Они должны быть везде первыми. Особенно — коммунисты. — Тимофей Егорович подошел опять к столу, сел напротив Лаврова и, глядя ему в глаза, спросил: — А почему бы и вам не подумать о вступлении в партию?

То ли от пристального взгляда, то ли от прямого вопроса смутился Вадим, опустил голову, сказал тихо:

— Я думал, и не один раз. Только молод я, наверное. И не во всем еще разбираюсь хорошо.

Тимофей Егорович еле заметно улыбнулся.

— В главном, по-моему, вы неплохо разбираетесь, понимаете, что ради счастья Родины нельзя жалеть ни крови, ни самой жизни. А насчет молодости… Я, например, вступил в партию, когда мне, как и вам сейчас, едва исполнилось восемнадцать. Как раз коллективизация шла. Первого председателя нашего колхоза кулаки убили, и я вместо него стал. Тоже думал: молод, куда мне в партию. А вспомню иной раз прожитое, и радостно становится на душе. Подумайте сами, разве это не счастье — принадлежать к самому великому объединению единомышленников-ленинцев! Я вовсе не собираюсь проводить с вами урок политграмоты. Тем более, что вы уже знакомы с героической историей нашей партии, — знакомы, надеюсь, настолько, чтобы четко представлять себе, что это за организация такая — ленинская партия, какие обязанности возлагает она на тех, кто в ней состоит. Именно обязанности, ибо привилегий она никаких не дает. Впрочем, поправлюсь. Есть одна привилегия: быть первым там, где труднее всего. Первым подняться в бою, первым шагнуть в огонь. А это не так просто, когда вокруг все горит, рвет и стонет. Все лежат, вжавшись в земельку родимую. Но есть приказ и кому-то надо первому подняться. Кому? Конечно, коммунисту. Это его право, его привилегия — личным примером поднять всех, увлечь за собой. Так коммунисты и делают. Не потому ли так много хранится в политотделе окровавленных, пробитых пулями и осколками партийных билетов…

У Вадима перед глазами в этот момент встала картина. Тесная землянка. Отшатнувшиеся в ужасе солдаты. А один, Петр Федорович Комаров, собственным телом накрывает гранату, взрыва которой уже не предотвратить. Ради жизни других… Потому что он коммунист.

— Скажу откровенно, — продолжал Тимофей Егорович, — в обороне было легче. Хоть и доставалось саперам, разведчикам, твоим снайперам, но это не идет ни в какое сравнение с наступательными боями. Тут мы знали все. А там? Где и что приготовил противник? Какой «сюрприз» ожидает нас на пятом, двадцатом километре? Нам придется форсировать несколько рек, причем глубоких, полноводных. А это ой как трудно! Естественно, будут жертвы. Много жертв. Без этого не обойтись. И очень важно иметь в этот период в своих рядах как можно больше таких людей, которые бы сплачивали коллективы, делали их монолитными, боеспособными. Такими вот людьми и являются коммунисты. Воины наши хорошо это понимают, и потому сейчас заметно возросло количество заявлений с просьбой принять в партию. Солдаты, сержанты и офицеры хотят идти в бой коммунистами.

Майор умолк. Смотрит на Лаврова. Как он? Понял суть разговора?

А у сержанта в душе полный переворот. Ведь с ним беседовали как с опытным, бывалым солдатом. Ему предложили такое, о чем он даже наедине с собой пока не мог мечтать. И оттого, наверное, чувствовал себя легко, приподнято. Сердце радостно и в то же время тревожно замирало. «А справлюсь ли? Не сыграю ли труса, как на первой охоте?»