Тихомир Ачимович - Космаец

— Эй, осел, что ты там жжешь, чтоб тебе сдохнуть? — испуганно спросил Ратко, когда густой запах дыма ударил ему в нос. — Давай мне спички назад.

Он подбежал к окошечку и заглянул в погреб, но густой рукав белого дыма застлал ему глаза. Дым пробивался во все щели. В подвале гудел огонь, что-то с грохотом падало. Из дому выскочил хозяин в рубахе и кальсонах, босой и простоволосый, и, скверно ругаясь, бросился на часового. За ним с воплями скатилась с крыльца похожая на ведьму хозяйка с длинными распущенными волосами. Запищали дети. Прибежали ближайшие соседи. Под ударами топора слетел замок, и дверь распахнулась. В отверстие повалил дым, а вместе с ним выскочил и Мрконич. В испуге он схватил изумленного Ратко и потащил за собой, еще сам не зная, зачем ему это нужно.

— Что ты наделал, что наделал, а? — хныкал испуганный Ратко. — Теперь и меня расстреляют. Стой, погоди, куда ты бежишь?

— А ты не видишь, эти сумасшедшие мужики убьют нас, — заорал Мрконич и, чтобы парень не усомнился, спросил: — В какую сторону ушел отряд? Идем скорей, доложим комиссару.

— Не знаю, куда они ушли, не знаю… Стреляли вон в той стороне, — Ратко кивнул головой на север. — Расстреляют нас — и меня, и тебя. Погоди, не беги.

Мрконич остановился, подождал, пока часовой приблизится к нему и, точно ястреб на цыпленка, бросился на него и схватил за горло. Ратко закричал, выронил винтовку и свалился в грязь. И даже тогда, когда он уже был мертв, когда у него страшно выкатились белые глаза, Мрконич не отпускал его. В руках у него оказался тесак молодого бойца. Пьяный от счастья, которое помогло ему вырваться на свободу, он готов был запеть. Мышцы и нервы напряглись от животной радости жизни, а глаза, налитые злобным блеском, горели, как угольки. Он не замечал дождя, бежал через поле быстрее бешеного пса, перескакивал ограды, пробирался через какие-то сады. Пальцы сжимали захваченную у часового винтовку, а в груди булькало и клокотало что-то непонятное, словно кипела вода на яростном огне. Были минуты, когда силы оставляли его, хотелось остановиться и передохнуть, но боязнь быть пойманным была сильнее усталости, и он опять бежал высунув язык.

Перед рассветом, когда в деревнях запели петухи, Мрконич был далеко от места преступления, он считал, что теперь погони не будет, разве что значительно позднее. А пока надо было бы пробраться в ближайшее село и раздобыть еды; не мешало бы взять у кого-нибудь из крестьян лошадь: ноги совершенно отказывались служить ему.

Первый раз в жизни они предавали его, подгибались, будто были перебиты. Дождь затихал, небо яснело. Сквозь утренний туман виднелись мокрые крыши деревенских домов. Кое-где уже поднимались дымки, мычала скотина, блеяли овцы. Улицы были пустынны. Всюду сверкали лужи, в грязи на дорогах лежали кучи желтых листьев, сорванных ветром с деревьев. Они были истерты ногами лошадей. Мрконич безошибочно определил, что через село прошли четники, и с облегчением двинулся по их следам. Доносившиеся из домов запахи раздражали желудок, терзал голод, но страх был сильнее, его пугали даже кошки, перебегавшие дорогу, он никуда не осмеливался зайти и продолжал шагать до тех пор, пока из-за поворота навстречу не выехал старый крестьянин в двуколке, запряженной одной лошадью.

— Стой! — закричал Мрконич и поднял винтовку.

— Тпр-ру, — крестьянин натянул поводья, остановил лошадь и искоса взглянул из-под густых белых бровей на поднявшего винтовку чужака, безо всяких знаков различия. Такие бродяги были всего опаснее для крестьян.

У четников были бороды, партизаны носили пятиконечную звезду, полицейские — немецкую форму — к ним можно было подладиться. А эти разбойники — чистое безобразие, не знаешь даже, как их называть.

— Вероятно, господин солдат хочет попасть в город? — загадочно улыбаясь в длинные седые усы, любезно спросил крестьянин, который привык кланяться каждой беде. — Пожалуйста, пожалуйста, я как раз туда еду, могу вас подвезти. Пожалуйста…

— Ну, кончил лаять?.. Теперь отвечай на мои вопросы, — оборвал его Мрконич. — Во-первых, говори, когда и куда прошли четники?

— Я, господин солдат, политикой не занимаюсь, — крестьянин почувствовал подвох, пожал плечами, — если надо, я могу вас подвезти, а политика…

— Во-вторых, выпрягай лошадь, — продолжал Мрконич, злобно глядя на крестьянина, — и найди мне седло.

— Господин, не надо, ради бога, — крестьянин выпустил поводья и протянул руки к бродяге, — поверьте, эта кляча кормит меня. Это все, что у меня есть. Садитесь, прикажите куда надо, я вас…

Мрконич подошел к крестьянину, пронзил его взглядом налитых кровью глаз, поднял винтовку, повернул ее вверх прикладом и, замахнувшись, изо всех сил ударил старика по голове.

— А-а-а-ай! — выдохнул крестьянин и как мешок свалился в повозку. Мрконич огляделся вокруг, торопливо выпряг коня, еще раз взглянул на белую голову крестьянина, подумал, что она очень похожа на голову комиссара бригады, за которую четники дадут не менее двадцати тысяч, и вытащил тесак из ножен…

В деревне поднялся переполох. Закудахтали испуганные куры, обеспокоенно загоготали гуси, залаяли собаки, а люди стали прятаться, когда в село ворвались человек тридцать всадников в черных крестьянских гунях. Они были бородатые, не стриженные уже несколько лет, с винтовками за плечами. Впереди без папахи скакал Драган Петрович. Волосы падали ему на плечи и развевались по ветру, как у ведьмы, мокрая, слипшаяся в острый черный клин борода упиралась в грудь и поддерживала усталую голову.

— Здесь будем завтракать, — приказал Петрович, когда отряд остановился у высоких ворот. — Накормите и вычистите лошадей, только смотрите не напивайтесь, как свиньи, через два часа отправляемся.

— Если это не государственная тайна, можно ли нам узнать, куда, в какое пекло ты собираешься сейчас вести нас? — с иронией спросил один из четников, не слезая с коня.

— Меньше знать будешь, дольше проживешь, — глядя на него налитыми кровью глазами, ответил Петрович и спросил: — Где мой ординарец? Адъютанта никто не видел?

— Никого больше нет, господин, — ответил четник с короткой кудрявой рыжей бородой и длинными каштановыми, волосами. — Теперь партизаны из них мыло варят, чтобы отмыться хорошенько.

— Из тебя тоже сварят, падаль, — гаркнул Петрович, и глаза его еще больше налились кровью.

— А я думаю, нет, — улыбаясь в густую бороду, ответил тот и, отъехав немного в сторону, крикнул: — Не сварят, клянусь богом. Сегодня ночью меня кое-чему научили. Нет больше дураков… До свидания, господин Петрович. Будешь вариться в партизанском котле, позови меня, я дровишек подкину, чтобы тебе не было холодно. — Он хлестнул коня и галопом помчался по дороге.