Тихомир Ачимович - Космаец

Устроив первый и второй взводы на ночлег, Космаец отправился по этим шатким мосткам к дому, где расположился третий взвод и ротная канцелярия. Он шел осторожно, глядя под ноги, там глубоко внизу ползла его изломанная тень. На середине дороги Космаец почувствовал, как одна доска быстро прогнулась и вода захлестнула подошвы сапог, он замедлил шаг и, не поднимая головы, в нескольких метрах перед собой увидел в воде еще чью-то тень, которая двигалась ему навстречу.

— Куда тебя черт несет, не видишь, что ли?.. — Космаец поднял голову и увидел перед собой Катицу.

— Раде? Ты разве не слышал, я тебе крикнула, чтобы ты подождал, пока я перейду? — Катица легко, как коза, запрыгала по скользкой доске и схватила его за руки. — Как же мы теперь разойдемся?

— Как те два барана, что встретились посреди реки на доске и оба утонули, — держа ее под мышки, ответил Космаец и спросил: — Ты куда идешь?

— Я дежурная, иду развести часовых в первом взводе.

— Время еще есть, часовой только что заступил.

Они чувствовали, что уже погружаются в воду. Держась за руки, как дети, они смотрели друг другу в глаза и улыбались от счастья. Катица все время натягивала на плечи зеленую трофейную накидку, ежилась.

— Тебе холодно? — спросил ее Космаец.

— Нет, это я так…

— Может, тебе жарко?

Она улыбнулась и кивнула головой.

— Когда я с тобой, мне всегда как-то не то чтобы жарко, а… Посмотри в воду, видишь наши тени?.. Рыбаки говорят, когда твоя тень видна в воде, смерти не бойся… Ты не боишься?

— Я еще ни разу не встречал человека, который не боялся бы смерти, — ответил он. — Да только живые живут надеждой, что переплывут этот океан смерти. И я тоже.

— И я… Какая тихая ночь.

Где-то вдали раздался раскат грома, глухой и короткий, словно оборвалась толстая струна на басе и ударила по деревянному футляру.

— Не может быть, чтобы это был гром. Поздняя осень.

— На гром не похоже, — прислушавшись, произнес Космаец. — Это орудия. И я уверен, что это русские.

— Они еще далеко, разве услышишь.

— Можно услышать. Не дальше ста километров… Хочешь, я подожду здесь, пока ты разведешь часовых?

— Иди спать, — она провела ладонью по его бровям, — только перенеси меня на ту сторону. Ладно?

— Я подожду тебя, — опустив ее на землю, решил Космаец. — Ты только поскорее.

Катица улыбнулась и, как мотылек, полетела к дому, где уже спали бойцы. В тесной комнате было душно, пахло мокрой одеждой и прелой соломой. На подоконнике горела сальная коптилка. Косые длинные тени скользили по стенам, падали на усталые лица бойцов, дрожали на законченном потолке. Швабич не мог уснуть, вертелся, как на угольях. Всякий шорох заставлял его вздрагивать, ему казалось, что сейчас кто-нибудь войдет, направит на него пистолет, заставит встать и поведет куда-то из теплой комнаты, от жарко натопленной печи.

— Младен, а Младен, — толкнул он Остойича в бок, — дай мне закурить.

— Ты ведь раньше не курил.

— Не курил, а сейчас вот захотелось.

— И я дома тоже не курил, — Остойич повернулся на спину, долго не мог нащупать карман и наконец вытащил кисет. — У тебя рука болит, сейчас я сам тебе цигарку сверну… Ты слышал, говорят, русские близко?

— Говорят, я не знаю.

— Снял бы ты, парень, куртку да просушил. А так совсем простудишься, — напомнил Остойич, увидев, что Швабич не раздевался. — Печка хорошо горит, до утра все просохнет.

Швабич повернулся к нему спиной, затянулся и почувствовал, как что-то горячее, будто раскаленное железо, хлынуло в горло и опалило грудь. Он закашлялся, из глаз потекли слезы.

— Эх, тоже мне курильщик.

Иоца плюнул на окурок и вздохнул. Не хотелось ни спать, ни жить. Болела раненая рука, а еще больше болело что-то в груди. Он ощущал, что над его головой собираются черные тучи. Вчера Дачич снова напомнил ему, что он плохо действует — за неделю не убил ни одного командира или комиссара.

— Я стрелял в него, да промазал, — соврал Иоца.

— Промазал?.. Врешь, сука.

— Клянусь тебе, не лгу.

— А, хорошо, теперь ты у меня вот где сидишь. — Джока сжал кулак и сунул ему под нос. — Все равно стрелял, а попал или промазал, это не так уж важно… Знаешь, моя очередь идти на пост, ты пойди за меня. Договорились?

— Я позавчера за тебя стоял.

— И сегодня постоишь… Я напишу домой, пусть мой старик даст за это твоему отцу мерку жита. Ты видел когда-нибудь, чтобы так легко зарабатывали мерку жита?

Иоца вздохнул и с трудом проглотил слюну.

— Не надо мне твоего жита.

— Посмотрите вы на него, — Дачич многозначительно усмехнулся. — А вот эта твоя мерка на плечах еще пригодится тебе, а?.. Смотри, Иоца, не рискуй головой. Они тебе никогда не простят… Если Космаец узнает, что ты стрелял в него. — Дачич подмигнул и провел рукой вокруг шеи.

— Я не стрелял, не стрелял, — Иоца в отчаянии схватился за голову.

— Может, и в четниках ты не был?.. Ну, ладно, иди, отдыхай. Заступишь на пост во вторую смену. Ты хороший парень, из тебя выйдет большой человек…

Швабич уронил голову и тяжело вздохнул.

На дереве забил крыльями и запел петух, ему ответил другой по соседству, и, как команда по партизанской колонне, по селу пронеслась первая песня утренних петухов.

Ночи были длинные, похожие одна на другую: темные, дождливые и тревожные, сотканные из вечных опасностей, страха и угрозы. Петрович покачивался в седле и, закинув голову, смотрел в пасмурное осеннее небо, с которого капало на мокрую землю. Все время на него давила гнетущая тяжесть — впереди его ожидало то же, что оставалось позади, — смерть.

Он считал дни, как заключенный, и все они сливались в какой-то хмурый туман, из которого уже невозможно было спасти его пропащую голову. Он стремился спрятаться от людей. После поражения под Валевом исчезла последняя надежда. Ее остатки словно тонули в следах его усталых ног, таяли, как тает снег под горячими лучами весеннего солнца. Он едва слышал позади себя топот башмаков. Смешавшись с остатками его отряда, шли человек пятьдесят немцев; недичевцы и десяток льотичевцев тоже присоединились к нему безо всякого приказа. Когда-то ему было приятно сознавать, что ему подчиняются эти прожженные негодяи, что перед ним тянутся офицеры Недича, которые получили звание еще в королевской армии. Теперь все это ему было противно. Со своим отрядом он мог бы незаметно пробраться на Космай, а там с богом… Они тащились по незнакомым пустым полям, пробирались сквозь густые леса, вязли в грязи и переплывали холодные реки, пока не наткнулись на небольшую деревушку, затерявшуюся в густом лесу, ту самую деревушку, где уже третий час спал первый пролетерский батальон и другие части бригады.

— Здесь устроим дневку, — сонно проговорил один из недичевских офицеров, который ехал рядом с Петровичем, увидев на рассвете крайние дома деревушки. — Что думает господин майор?