Алексей Котенев - На Забайкальском фронте [Документальные повести, очерки]

— Я направил Лазареву из своего резерва машины с горючим и цистерны с водой, — сказал командарм, развертывая карту. — Получены разведданные: разбитые японские части рвутся на юг, чтобы пробиться через Чифын в Центральный Китай. Монгольская кавалерия и броневики идут им наперерез. Надо помочь цирикам. Я приказал Лазареву не позднее семнадцатого числа взять Чифын и перерезать железную дорогу.

Узнав от командарма о предстоящих боях за Чифын, Марков заторопился, чтобы не опоздать к важному событию. Он сдал на узел связи корреспонденцию, сменил истлевшие в горячих песках сапоги и вместе с Молчановым-Сибирским, которого встретил здесь, помчался в передовой отряд.

В повести «Моя военная пора» Георгий Марков рассказывает, как по дороге в дивизию в русле пересохшей речушки они наскочили на вражескую засаду. Эпизод этот описан довольно скупо. Сообщается лишь о том, что обстановка сложилась настолько опасная, что корреспонденты, не надеясь остаться в живых, простились друг с другом. И только в конце повести из письма генерала Лазарева мы узнаем о том, что там была серьезная стычка с противником и Марков заменил в бою смертельно раненного командира.

Что же произошло в русле пересохшей речушки?

Опасность нагрянула внезапно. Японский отряд оказался довольно многочисленным, а у нас лишь горстка бойцов охраны да полевой госпиталь. Надо было уберечь раненых и спасти бензовозы с горючим, за которыми постоянно «охотились» японские смертники. Молчанов-Сибирский кинулся в госпиталь, чтобы поднять на оборону всех врачей, санитаров и раненых, способных держать оружие, а Марков пополз к стоявшим в стороне бензовозам — тем самым бензовозам, которые выделил командарм из своего резерва. Оказавшись здесь старшим по званию (командир взвода был смертельно ранен), он принял на себя командование, загнал бензовозы под крутой берег речушки в мертвое пространство, расставил по местам автоматчиков, выдвинул к переезду пулеметы. Начался неравный бой. Самураи, обозленные военными неудачами, лезли напролом. Но как ни трудно было бойцам охраны, они продержались до подхода зенитной батареи. Драгоценные бензовозы были спасены!

— Я этого случая не забуду до конца жизни, — взволнованно рассказывал потом Лазарев. — Представьте себе такую картину: командарм приказывает к исходу семнадцатого августа взять Чифын — перерезать железную дорогу. А у меня все машины стоят в барханах без горючего. Но приказ есть приказ! И вдруг — счастье! Как с небес, подкатывает колонна бензовозов. Помкомвзвода докладывает: спасти их помог знакомый мне писатель Марков. Заменил командира, возглавил охрану. Разве такое забудешь!

О мужественном поступке корреспондента фронтовой газеты командир дивизии докладывал командарму, звонил в политотдел, писал в редакцию фронтовой газеты — хлопотал, настаивал, чтобы Маркова наградили орденом Красного Знамени.

Дивизия Лазарева взяла Чифын точно в срок —17 августа, Марков и Молчанов-Сибирский вошли в город вместе со штурмовой группой 851-го полка и тут же, по горячим следам, принялись писать корреспонденции о героях боев. Под вечер они добрались до узла связи, а оттуда отправились в редакцию армейской газеты «Героическая красноармейская», которая, перевалив через горный хребет Иньшань, остановилась на ночлег в долине реки Боэр-кэхэ.

В ночь разыгралась непогода. Все небо покрыли тучи, засверкали молнии, заурчал гром. Землю окутала такая плотная темнота, что не видно было шагавшего рядом человека. Журналисты двое суток не смыкали глаз и, добравшись до редакции, мечтали только об одном — отоспаться.

Но их желанию не суждено было осуществиться. В полночь, когда все уже спали, часовой — молодой боен Савостин — во время вспышки молнии увидел на поляне у палаток множество загадочных бугорков, похожих на валуны или клубки перекати-поля. Он сумел разглядеть, что это за бугорки, и дал длинную очередь из автомата.

— В ружье! — скомандовал редактор газеты подполковник Юдин, выскочив из палатки.

Журналисты заняли круговую оборону, стали отбиваться от наседавших японцев. В блеске молний хорошо были видны их цепи. Утром выяснилось: к редакции подбирался вышедший из гор японский отряд. В полночь самураи вырезали до единого человека расположенный поблизости медсанбат и выискивали новую добычу. Бдительный часовой предотвратил беду.

В тот памятный день редакционный радист принял по радио ошеломившее всех известие: Япония капитулировала! Закончилась вторая мировая война. Наступил долгожданный мир во всем мире!

Вспыхнул митинг, а вслед за ним на поляне начался стихийный банкет. Журналисты выпили за победу, за героев Хингана, а потом Марков предложил тост за Колю Савостина, за счастливое будущее недавно призванного солдата, который помог им всем дожить до Победы. (Теперь он известный поэт).

Вместе с радостью пришла и печальная весть. В последний день войны погиб наш друг и товарищ военный журналист Павел Бесов. Погиб, как солдат, верный воинскому долгу. В его планшетке лежал пакет с краткой надписью: «Доставить срочно в редакцию!». Марков тяжело переживал смерть боевого товарища и, как это бывает в горе, винил даже себя в его гибели. Ведь Павел мог бы уцелеть, если бы, отчисленный из редакции, командовал где-нибудь танковой ротой…

Чтобы унять и заглушить в себе острую боль, Марков заторопился в редакцию, которая была к тому времени уже в Чанчуне. Хотелось поскорее закончить повесть о забайкальских орлах, которые, преодолев безводную пустыню и Большой Хинган, разгромили Квантунскую армию! Пусть эта повесть станет памятью о тех, кто подобно Павлу Бесову отдал жизнь за нашу победу на Востоке!

Сначала он пробовал улететь самолетом, но попал в аварию. Пришлось ехать поездом. Медленно, чуть не две недели, тащился поезд, пробираясь через станции, забитые эшелонами. Но некогда было считать дни, замечать, когда они сменяются ночами. Надо писать повесть о боях и походах. Писал днем и ночью, на вагонной полке, на пухлой полевой сумке, на руле редакционного виллиса.

В день приезда Маркова в Чанчунь в редакции случилось ЧП.

Поэт Иннокентий Луговской задержал в городе японского полковника, который, прикрывшись плащом, хотел избежать плена и под видом коммерсанта улизнуть в Токио. Луговской стал допрашивать пленного и, выйдя из себя, допустил грубость.

— Вот чудак — ругаться вздумал в ста шагах от штаба фронта, — досадовал начальник отдела пропаганды майор Губенко. — Мы с Елагиным ходили к коменданту, хотели выручить его. Да где там…

Марков, хорошо знавший земляка-иркутянина Луговского, сказал:

— Все ясно — отказали тормоза. — И, сделав небольшую паузу, продолжал: — Вы знаете, ведь у него личные счеты с японцами. Он коренной забайкалец, из Турги. Отец у него в гражданскую командовал партизанским отрядом. Японцы в двадцатом году расстреляли его на глазах у Кеши.