Алексей Котенев - Последний перевал

Эшелоны шли на восток. Преодолевая огромные пространства, они катились длинными вереницами из поверженного Берлина и ликующей Праги, с берегов задымленного Одера и помутневшего от взрывов Дуная. Спешили день и ночь, словно понимали: кончилась война — солдатам надо домой, скорее домой!

В одном из эшелонов ехала гвардейская танковая бригада. В головном вагоне — разведчики. В углу пиликал потрепанный трофейный аккордеон, о фанерную крышку чемодана непрерывно стучали костяшки домино. С верхних нар лилась протяжная и задумчивая украинская песня про молодую Галю…

Пока ехали по чужим краям, разведчики больше лежали на нарах, коротая каждый по-своему томительные часы; но когда эшелон пересек государственную границу, все потянулись к раскрытым дверям взглянуть на родную землю: как она, матушка, тут поживает? Под голубым небом плыли знакомые до боли в сердце поля, возникали и оставались позади синие реки и озера. Иногда по пути попадались разрушенные села и поселки с обнаженными черными печами, напоминая солдатам о недавних боях и пожарищах, но их тут же застилала буйная зелень, как бы утверждая — война кончилась и наступила ясная мирная пора.

Командир взвода разведки Иван Ермаков — рослый чубатый парень, — облокотившись на дверную перекладину, глядел на пробегавшие мимо телеграфные столбы, о чем-то сосредоточенно думал. Около него сидел на свернутом брезенте его помощник Филипп Шилобреев и, топорща усы, перебирал рыболовецкие снасти — крючки, блесны да лески, добытые в Германии. Мечтал, видно, о хорошей рыбалке, о свежей ушице, сваренной где-нибудь на берегу таежного озера…

Справа от него пристроился на том же брезентовом свертке черноголовый, смуглолицый радист Сулико — читал книжку по садоводству, которую проносил в ранце всю войну. А слева трудился пухлощекий Ахмет — старательно начищал свои награды. Особенно усердствовал над орденом Славы, полученным недавно за пленение фашистского оберста.

Рядом с Ахметом, как всегда, Санька Терехин. Пилотка у Саньки съехала на самое ухо, льняная челка рассыпалась, ворот расстегнут до последней пуговицы. Любит Санька повольничать. Хлебом его не корми — дай только расстегнуться да расслабить ремень.

— Хватит тебе тереть свои медали: все золото сотрешь! — подшучивает он над дружком, кося зеленоватые глаза.

Из всех разведчиков у Терехина самое низкое образование: всего четыре класса. Но, несмотря на это, он не прочь ввернуть в разговор ученое словцо и даже забраться в дебри истории. А фантазия у него богатая. Перед отъездом из Германии он увидел около вокзала расщепленную снарядом березу. Она еще зеленела, шевеля молодой листвой. Подошел к ней Санька и стал утверждать, что береза эта рязанская. Привезла ее сюда на волах Екатерина II, выкопав в палисаднике у Санькиного деда. На этом основании Санька отломил от березы надломленный сук, укрепил его у вагонных дверей и вот обосновался теперь в тени под березой. Над его головой, как в лесу, шумят березовые листья, стучат по обшарпанной стене, напоминая о родных рязанских местах…

— Вот бездельник! — шипит Ахмет. — Сам не чистит и другим, понимаешь, препятствует.

Упрек законный: награды у Терехина действительно в запущенном состоянии. Совсем потускнели — глянуть не на что. А медаль «За отвагу», которой его наградили под Прохоровкой, выглядит настолько старой, как будто получил он ее во времена Куликовской битвы.

— Из-за внешнего вида наш Саня, как видно, и в полководцы не вышел, — отмечает Шилобреев, перематывая леску.

— В полководцы он не вышел из-за фамилии, — говорит Ахмет. — У полководца фамилия должна быть звонкая, величественная. Ну, к примеру… — Он надевает пилотку на манер треуголки, скрещивает на груди руки и, подняв подбородок, представляется: — Кор-р-рсиканец Наполеон Бонапар-р-рт! Звучит? Звучит. А тут — Санька Тереха. Куда же ему в полководцы?

— Где уж нам уж выйти замуж! — с деланной печалью соглашается Санька. — То ли дело — Маршал всего Советского Союза Ахметзянов! Звучит?

— Ну, спрашиваешь! — щерится Ахмет.

Теснившаяся у вагонных дверей пятерка во главе с Ермаковым — это ядро разведвзвода, его костяк. В каких только переделках не побывала эта известная всей бригаде пятерка зубров! До войны они были пограничниками, боевое крещение приняли на Западном Буге. Одиннадцать суток сражалась их застава с наседавшими гитлеровцами и почти вся полегла в неравном бою. Уцелело лишь девять человек. Они отошли в лес и примкнули к остаткам разбитого полка, стали разведчиками. За войну еще четверых потеряли. И вот осталось их пятеро.

В День Победы бойцы ермаковской пятерки собрались у командира взвода, выпили в тесном кругу по сто фронтовых граммов, вспомнили свою заставу, пройденные военные дороги и невольно почувствовали, как же крепко они спаялись за войну и как трудно будет им отрываться друг от друга! Не меньше других это чувствовал и сам Ермаков. Он не мог даже представить себе, как это можно проснуться однажды утром, а рядом нет ни усатого Филиппа, ни этого безалаберного Саньки Терехина. Да как же ему жить без них? Так вот и состоялось решение: ехать всем пятерым в один населенный пункт и селиться всем на одной улице.

Такому решению способствовало еще одно обстоятельство. Все росли без отцов, а некоторые были круглыми сиротами. Никто их не ждет дома. У одних семью порушила война, другие осиротели еще раньше. У Ахмета отец погиб на фронте, а мать он не помнит. У молдаванина Сулико всю семью сожгли фашисты вместе с хатой.

А Санька Терехин даже не помнит своих родителей. Рос у бабки и теперь частенько напевает под балалайку полушутливую-полугрустную песенку:

Без отца рос и Филипп Шилобреев. Без отца вырос и сам Ермаков. По этой, видно, причине они как-то тянулись друг к другу — как братья по несчастью. Разведвзвод стал им семьей. Как же им разлучаться?

Поезд едва заметно сбавил ход, а потом снова помчался дальше, постукивая колесами о рельсы. Что остается делать солдатам в этой неуютной теплушке? Вспоминать прошлое да мечтать о будущем. Сегодня они взялись рассуждать о том, как будут работать в колхозе и кому выпадет какая должность на новом месте.

— Саньку определим в конюхи: он лошадей любит, — предложил Ахмет.

— Неплохо, — согласился Шилобреев. — А со временем и в бригадиры продвинется. Если, конечно, подучится…

— Бригадиром не потянет, — возразил Ахмет.

— Я потяну где угодно, — говорит Терехин. — А вот с тобой мы хлебнем горя. Ведь ты же со своими карьеристскими замашками обязательно потребуешь портфель. Так ведь?