Алексей Котенев - На Забайкальском фронте [Документальные повести, очерки]

Командир батальона майор Халиков поставил перед взводом автоматчиков лейтенанта Барскова задачу напасть на японских артиллеристов с тыла и сбросить их с горного отрога. Но едва автоматчики вышли из кустарника, как на Оботу застучал пулемет. Пришлось вернуться. Огневая точка на высоте стала главным затором для танковой бригады. Она мешала разминировать проходы, прикрывала подходы к японским орудиям, задерживала танки. Не уничтожив ее, нельзя было двигаться вперед.

Высоту Оботу майор Халиков решил атаковать не со стороны лощины (здесь могут помешать японские кочующие пушки), а с тыла. Юго-западный склон положе, да и кусты там гуще, трава выше. Есть где залечь при неудаче. Для блокировки дотов в батальоне было создано семь штурмовых групп.

После короткого огневого налета автоматчики рванулись на Оботу. Примерно до середины ската их хорошо прикрывали густые кусты шиповника, но чем выше они поднимались, тем скуднее становилась растительность. Автоматчики миновали каменную расщелину, проскользнули через плешину. Еще минута — и были бы от дота на расстоянии гранатного броска. Но в это время наверху вновь ожил пулемет. Командир роты капитан Калмыков понимал, что задерживаться на полпути нельзя ни на минуту, нужен стремительный бросок вперед. Только он может принести успех. Но как же бросить роту в атаку, если японский пулемет не дает поднять головы?

Выждав, когда огонь стих, он крикнул что было силы:

— Вперед!

Бойцы, пригибаясь к самой земле, побежали к высоте. Но тут снова резанула пулеметная очередь. Цепь залегла. Баторов вынырнул из-за камня, энергично взмахнув рукой, громко крикнул:

— За мной! Вперед, ребята!

Он перепрыгнул через рытвину, стремительно пробежал по ложбине, поднялся на небольшой, еле заметный бугор и, лавируя в низкорослом кустарнике, пополз дальше. Автоматчики, пораженные смелостью парторга, оторвались от земли и поспешили за ним. Каждому хотелось поддержать смельчака, не оставить его одного. Сначала поднялось лишь несколько человек на левом фланге, потом рванулся вперед правый фланг, а затем поднялась вся середина цепи.

— Ура-а-а! — прокатилось по горному склону.

Огонь стал плотнее. Трудно было даже вытащить лопату, чтобы хоть чуть-чуть прикрыться землей. Пули свистели над головой, разбивали бугорки наспех выброшенной земли и все чаще и чаще доставали то одного, то другого автоматчика…

— Выкосит, проклятый, — процедил сквозь зубы Калмыков.

Японский пулеметчик взял ниже, и пулеметная строчка стеганула метрах в двух перед залегшей цепью. Пули защелкали о гальку. Взметнулась легкая пыль, зашевелились травинки, точно по ним прошла коса. На левом фланге звякнула каска, послышался сдержанный стон. Калмыков понимал: задержаться на этом месте — значит потерять роту. И, как ни горько, надо отходить вниз, другого выхода нет. Атака захлебнулась.

— Отходи назад! — со злостью крикнул ротный.

Спасаясь от смертоносного огня, бойцы начали отползать с высоты. Минут через десять атакующая цепь снова оказалась в густом кустарнике, откуда начинала атаку.

Иннокентия Баторова среди отошедших не было. Во время атаки он бежал впереди всех и, когда рявкнул японский пулемет, упал в воронку от снаряда и затаился там.

…Медленно текли минуты. Время от времени из дота строчил японский пулемет, как бы предупреждая, что он начеку.

Баторов осторожно повернулся на другой бок и вдруг увидел, как в трех шагах от него зашевелилась земля и показалась голова Холодулькина. Оказывается, не один Баторов застрял на этом изрытом снарядами склоне…

Холодулькин подполз к Баторову и, выплюнув изо рта землю, прошептал:

— Надо скорее двигать вниз. Застукают они нас здесь.

— Дождемся вечера, — ответил Баторов.

Стало темнее. Заря тускнела, покрываясь сизоватой дымкой. С востока поползли низкие тучи, еле перекатываясь через высокие горные вершины. Вверху, в вечерней мгле, торчали скрюченные железные прутья полуразрушенного дота.

— Поплыли, пора, — шепнул Холодулькин, дернув товарища за рукав.

— Чего спешишь? Зачем спешишь? — огрызнулся Иннокентий и тут же замолчал, о чем-то задумался.

Помолчав несколько минут, Баторов ощупал гранату и твердо сказал, крутнув головой:

— Нет, я отсюда так просто не уйду. Это что же получается? Бежали, бежали, а теперь добровольно катись назад? А утром снова беги сюда под японскими пулями!

— Что же ты предлагаешь?

— Да так… Кое-что придумал, — сверкнул глазами Баторов и сжал в руке гранату.

— Ты хочешь сейчас швырнуть этот гостинец?

— Чудак-человек! Зачем сейчас? Соображать надо…

— Тогда не понимаю, — прошептал Холодулькин.

— Подожди, поймешь. Все поймешь, — горячо заговорил Баторов, приподнимаясь на локоть. — Значит, так: ты пойдешь в роту один, а я останусь здесь. На рассвете начнется новая атака. Вот тогда я подкрадусь к доту и забросаю его гранатами. Теперь понял?

— Но ведь перед атакой бывает артподготовка, — возразил Холодулькин. — Тебя же накроют свои снаряды.

— Не накроют: воронка глубокая, — упрямо ответил Баторов. — А снаряд в воронку не ляжет. Фронтовики рассказывают: не было еще случая, чтобы второй снаряд ложился туда, где один уже побывал. В случае чего отползу назад…

— Ишь ты, подвел базу…

— Не в этом дело, дружище. Бригада не может стоять на месте.

— Это мне понятно. Но почему ты, а не я должен взрывать дот? — спросил Холодулькин.

— Мой план — мне и выполнять, — ответил Баторов. И, с минуту помолчав, тихо добавил: — Парторг я. Понял?

— Парторгов тоже убивают, — тихо возразил Холодулькин.

— Зачем ты про смерть говоришь? — озлился Баторов. — О жизни надо думать. И не только о своей. О друзьях надо думать.

…На рассвете снова загудели орудия. Началась атака. Рота вихрем сорвалась с места и устремилась к злополучному доту. Бежали быстро, во весь рост и, только выбежав на середину склона, стали пригибаться к земле. В считанные минуты достигли места, где захлебнулась вчерашняя атака. И тут снова заговорил вражеский пулемет. Уцелел, проклятый!

Цени атакующих прижались к земле. Бойцы, насупившись, с ненавистью глядели вверх, туда, где в предрассветном тумане еле виднелось изрытое снарядами темя высоты и торчавший на нем полуразрушенный дот. И вдруг в клочьях утреннего тумана среди вывороченных камней они увидели солдата.

— Ребята! Это же он ползет! Он! — крикнул Холодулькин.

Автоматчики сразу узнали Баторова. Узнали по хватке, проворству. Он ловко и споро подбирался к доту, держа перед собой серый клубок перекати-поля. И казалось, не полз, а плыл, рассекая упругие волны.

Японский пулеметчик все строчил и строчил по залегшей цепи. Он не заметил грозящей ему опасности. А серый клубок уже подкатился к доту. В амбразуру полетели одна за другой две гранаты. Два сильных взрыва потрясли утренний воздух. Пулемет захлебнулся.