Александр Воинов - Памятник Дюку [Повести]

— Алексей!

Я обернулся. Меня догоняла Тоня. Она быстро и легко перепрыгивала через лужи и, казалось, совсем не устала после своего многотрудного дня.

— Ты куда? — спросил я, зная, что Тоня живет на Васильевском острове и, если направляется в сторону Смольного, значит, у нее есть какое-то дело.

— А никуда! Увидела, какой ты мрачный из ворот вышел, ну вот и решила с тобой погулять!..

— Добрая ты душа! Как только тебя ноги носят?

— Ничего, — улыбнулась она, — до пенсии еще далековато!

Она пошла рядом, и мы стали разговаривать о всяких пустяках. Но вдруг по какому-то ее движению, на мгновение задержанному ответу я понял, что ей хочется рассказать мне что-то важное, то, что, несомненно, ее волнует, но она своим женским чутьем понимает, как мне сейчас нелегко и поэтому старается ничем себя не выдать.

— Ну, Тонечка, как твои дела? Ты тоже что-то не очень веселая? — спрашиваю я, когда мы выходим на широкую площадь перед Смольным.

В глубине, за каменными арками, темнеет невысокое, длинное здание. Сейчас оно кажется безлюдным. Только на третьем этаже светятся два окна.

Милиционер скучает посреди площади, посматривает по сторонам и вдруг круто поворачивается лицом к Смольному. Тотчас из-под каменной арки на большой скорости выскакивают — один за другим — два автомобиля. Милиционер торопливо козыряет кому-то — кто едет в первой машине, а когда они скрываются в глубине Суворовского проспекта, снова устало опускает плечи.

— Подумать только! — говорит Тоня. — Когда-то на этой площади горели костры! Вокруг них грелись красногвардейцы и солдаты. А из Смольного, может быть, вот из тех окон, которые сейчас светятся, на них смотрел Ленин!..

— И наверняка проходил здесь, где мы стоим!

Тоня дотронулась до моей руки.

А представь, Алеша! Ленин — в Смольном. И ты можешь к нему пойти! Ну, что бы ты ему сказал?

Я только глубоко вздохнул, мгновенно представив себе все обстоятельства прожитого дня и несправедливость Попова.

— А я знаю! — проговорила Тоня. — Я подошла бы к Ленину и сказала: — Владимир Ильич, избавьте меня от Коркина! Он проходимец и жулик!

Я ожидал какой-нибудь глубокомысленной тирады, но ее слова прозвучали так неожиданно, с такой детской непосредственностью и порывом, что я рассмеялся.

— Ну, так сразу и жулик!

— Жулик, — упрямо сказала Тоня, — и я от вас ухожу!

— Из-за Коркина уходишь?! Ты, видно, немножко рехнулась!

От обиды она даже стукнула кулачком меня в грудь.

— Как ты смеешь?! Да ты что вообще знаешь обо мне и моей жизни?

— Многое!

— Ничего ты не знаешь!

— Тогда расскажи.

— Ничего тебе не скажу! Сама во всем разберусь.

Теперь обиделся я.

— Ну, это ты зря! Что же, ты меня своим другом не считаешь?

— Нет, не считаю! Просто пошла погулять с тобой, вот и все!

— Но ведь я тебе помогу.

— И помощи твоей не надо!

Мы обходили площадь вокруг. Милиционер заинтересовался, подошел поближе, чтобы рассмотреть наши лица, ничего интересного для себя не обнаружил и зашагал дальше.

— Ах, Тонечка, — сказал я, — если бы ты знала, как и мне трудно.

— Знаю!

— Нет, ты ничего не знаешь!

— Тогда расскажи!

— А вот этого не могу! Когда-нибудь! Если подружимся!..

Она засмеялась:

— Вот видишь, как мы чудно поговорили. Вполне откровенно и обстоятельно! Теперь и на душе у каждого легче, правда?

— Ах, так! — я повернулся, взял ее за плечи и неожиданно для себя поцеловал.

Она глубоко вздохнула, на мгновение припала головой к моему плечу, и ее мягкие, теплые волосы закрыли мне лицо, потом быстро оттолкнула меня и побежала к трамваю, уже отошедшему от остановки; успела вскочить на заднюю площадку прицепного вагона и, обернувшись, помахала мне рукой.

Поразительная девушка! Никогда не поймешь, что она сделает в последнюю минуту. Даже не захотела, чтобы я проводил ее до дома!

Трамвай умчался, а я медленно пошел домой.

Я представил себе Коркина, немолодого, солидного мужчину, осанисто носящего военную форму без знаков различия. Коркин — вольнонаемный, и никогда не служил в армии. Долгие годы колесил по стране, сопровождая артистов. А когда постарел, решил применить свой богатый администраторский опыт на работе, не требующей длительных поездок. Он знал почти всех знаменитых артистов, и, когда они приезжали к нам в клуб, многие из них называли его запросто Борей, а некоторые, увидев, кричали: «Борис Ефимыч! Сколько лет! Как тебя занесло в эту берлогу?!.» И на полном лице Коркина сразу же появлялось скорбное выражение.

— Не те уж годы! — говорил он. — Даже «Авроре», и той пришлось встать на якорь!

И хотя Коркину уже под шестьдесят, он еще крепок. У него изворотливый и острый ум. Вот уж про него не скажешь: «Старый черт!»

А вот и мой дом! Еще издали я увидел, как ярко светится окно справа от моего, темного, словно насупившегося. Лукин не спит! Гости, что ли, у него?

Я поднялся по узкой, уже темной лестнице на четвертый этаж и вошел в длинный коридор, по обе стороны которого из конца в конец тянулись двери. Моя дверь — четвертая справа.

Едва ключ щелкнул в замке один раз, как соседняя дверь распахнулась и в коридор вышел Лукин с полотенцем на плече.

— А! Полуночник! — прошептал он и на цыпочках подошел ко мне; в столь поздний час, когда весь этаж уже спал, мы старались вести себя в коридоре как можно тише. Чуть лишний раз скрипнет половица, утром командирские жены кричат на кухне, что от нас, холостяков, им нет никакого покоя. А уж они-то знают дорогу в политотдел. Даже Дедюхин стоном стонет, когда на собраниях они на него скопом наваливаются. Удивительно, пока командир ухаживает за девушкой, она скромна, думаешь — вот человеку повезло! Но и года после свадьбы не проходит, а она чуть что — в политотдел! И бедного мужа начинают таскать, читать ему мораль, учить, как ему следует вести себя в семейном быту и как не следует.

А тут у меня еще ключ заело. Пока крутил, Лукин держался за голову.

— Тише! Тише!.. Сейчас Маркелова с веником выскочит!

Наконец дверь распахнулась, я вошел в комнату, зажег свет, за мной Лукин.

— Ну, с кем гулял?

— Тут с одной знакомой девчонкой!

Он присел на диван, который одновременна служил мне кроватью, и закурил.

— Передал тебе Попов мою рекомендацию? — спросил он, устраиваясь поудобней.

— Передал, — ответил я, шуруя по ящикам в поисках чего-нибудь съедобного; наконец, нашел кусок хлеба и немного копченой колбасы. — Хочешь?

— Не откажусь!

Я нарезал хлеб, колбасу, и мы сделали по бутерброду.

— Да! Денечек сегодня не из легких, — сказал я. — Попов мне крепкий разнос устроил!

— А чего он хочет?

Наверно, обиделся, что я не с ним первым поговорил!

— Ох уж! У каждого самолюбие играет, — сказал Лукин, голодным взглядом посматривая на стол, нельзя ли разжиться еще кусочком колбасы, — а ведь он неплохой мужик!