Александр Воинов - Памятник Дюку [Повести]

— Что он говорит? — неторопливо спросил Курбатов. — Переведи!..

— Подожди, Тома! — сказала она, и я невольно взглянул на Курбатова: его звали Тимофей, и это непроизвольно произнесенное интимное — Тома бросало новый свет на его отношения с библиотекаршей.

Ни он, ни она даже не заметили моего движения. Еще с минуту она молча слушала голос английского диктора, а потом резким щелчком выключила приемник.

— Ну, что?! — почти крикнул Курбатов. — Чего ты молчишь?!

— Я ничего не поняла, — сухо сказала Варя и снова заняла свое место за столом.

Я поднялся и вышел из комнаты. Курбатов меня не задержал.

Над аэродромом спустилась ночь. С реки дул легкий ветерок, и в другое время я пошел бы на берег, побродил по высокой, колкой траве, искупался бы, хотя вода еще холодна.

«Ну и бог с ней, с Варей! — думал я, направляясь к аэродрому. — Пусть не доверяет, все равно Тимофей потом расскажет, чего она там услышала». Я завидовал всем, кто владел иностранными языками. Они раздвигают мир. И вот эта злыдня, Варвара Петровна, знает то, чего не знаю я.

Как себя ни уговаривай, а обидно!

Узкий луч прожектора прочертил вдалеке небо и упал во тьму. Где-то в стороне застучал авиационный мотор: очевидно, в мастерских работали техники. А потом стук затих, и вновь наступила тишина.

Я шел по густой траве, и чем дальше удалялся от домов, тем спокойнее становилось на сердце, будто все сложности жизни отодвинулись куда-то в прошлое. Вот над горизонтом поднимается луна! Громко верещат кузнечики! Какое-то удивительно острое чувство молодости овладело мной. И, не думая о том, услышит меня кто-нибудь или нет, я стал громко читать стихотворение о любви.

И вдруг, когда уже вышел на дорожку, ведущую к радиостанции, я услышал приближающийся топот сапог; кто-то, тяжело ступая, бежал к домам.

Я ускорил шаг и через несколько секунд по силуэту узнал бегущего навстречу.

— Кудря?! Ты куда?!

— За вами, товарищ командир! — выкрикнул из темноты Кудря, круто останавливаясь.

— Что случилось?!

— Немецкий самолет просит посадки. Летчик передает сигнал об аварии…

Я невольно прислушался, — в темном небе завывали моторы «юнкерса». Пригляделся — и мне показалось, что один из моторов выбрасывает пламя.

— Командиру полка сообщили?

— Полковник Данилов приказал вам лично держать связь с самолетом и руководить его посадкой на запасный аэродром в Кольцовке.

Через считанные секунды я уже сижу за пультом радиостанции, заменив дежурного радиста. Кудря — старшина и мой заместитель — держит телефонную трубку прижатой к уху и все время дает объяснения непрерывно звонящим начальникам из штаба дивизии и корпуса.

Рация уже настроена на волну самолета, и я слышу тревожные позывные немецкого радиста. Тут же передаю сигнал: «Внимание!..» Затем свои позывные и координаты запасного аэродрома…

В распахнутое окно мне видно, как в той стороне, где Кольцовка, вспыхнули прожектора. До запасного аэродрома всего пятнадцать километров — это просто ровное, давно не паханное поле, на которое удобно сажать самолеты без особенного риска сломать шасси. Туда завезено горючее в бочках, и вблизи установлены прожектора. Только несколько дней тому назад мы соединили прожекторную команду со штабом телефонным проводом. Теперь это очень пригодилось.

Оперативный дежурный капитан Стриженюк, один из самых расторопных командиров звеньев, накрепко взял дело в свои руки. До прихода командира полка он приказал дать немецким летчикам сигнал ракетами, в каком направлении им нужно вести самолет, а прожектористам — лучом осветить полосу посадки. Я дублировал его указания, и радист самолета кодовыми сигналами отвечал, что все понял.

Через несколько минут я услышал за своей спиной взволнованный бас Данилова. Он стремительно вошел в помещение радиостанции и, так как я не мог оторваться от работы, начал допрашивать Кудрю, как идут дела. Услышав, что самолет идет на посадку, он тут же связался со Стриженюком и приказал ему немедленно вызвать к штабу машину, он сам поедет на запасный аэродром. Едва положил трубку, как позвонил начальник особого отдела майор Евлахов и заявил, что хочет присоединиться к Данилову. Потом Данилов вызвал начальника санитарной части и дал указание на всякий случай выслать к месту вынужденной посадки санитарную машину. В общем, дело закрутилось. Самолет еще гудел в облаках, а на земле все распоряжения к его приему были отданы.

Данилов ушел в штаб, Кудря продолжал переговоры по телефону, дежурный радист, сидя рядом со мной, слушал во вторые наушники мои команды и принимал ответы немецкого радиста, тут же тщательно записывая в специальную тетрадь и то, что говорил я, и то, что отвечал самолет. В случае катастрофы можно будет документально проверить, есть ли вина тех, кто руководил посадкой.

Мимо окна прошумели машины, и снова все стихло.

Замолк и немецкий радист. Вероятно, летчик уже вывел самолет на посадочную прямую.

— Посмотри-ка в окно, — сказал я Кудре, — что видно?

— Луч пока висит над землей, товарищ командир! — ответил Кудря.

— Вызови прожектористов!

Но в этот момент позвонил с коммутатора дежурный телефонист.

— Все в порядке! — доложил Кудря. — Самолет сел!

Я выключил рацию и быстро пошел в штаб, к Стриженюку. Сейчас у оперативного дежурного можно узнать все новости.

Когда я вошел в небольшую, ярко освещенную комнату, в ней уже набилось довольно много народа. Тут был и начальник штаба подполковник Семеницкий, лысоватый, не в меру крикливый и уже начинающий полнеть. Он сидел перед столом Стриженюка нахохлившийся и немного растерянный.

— Ну вот, не имела баба забот, — говорил он, — немцев нам еще не хватало!

За его спиной, прислонившись к стене, рядом с тяжелым несгораемым ящиком, в котором хранились карты и секретные пакеты на случай боевой тревоги, стоял Курбатов и что-то тихо пытался доказать Емельянову, который неодобрительно покачивал головой.

Как только я вошел, меня засыпали вопросами. Всех интересовало главное — в чем причина посадки? Как раз на этот вопрос я и не мог ответить.

— Так о чем же вы с немецким радистом разговаривали? — раздраженно закричал Семеницкий.

— Передавал координаты! — пробовал объяснить я.

Но никакие координаты никого уже не интересовали.

— Странно! — сказал Емельянов, поворачиваясь от Курбатова и движением руки приказывая ему помолчать. — Что они не могли дотянуть до своего аэродрома?!

— Как будто у них загорелся правый мотор, — сказал я. — Было видно свечение…

— Ничего у них не загорелось! — резко сказал Курбатов. — Это просто разведчики!

В комнате наступило молчание. Семеницкий побарабанил пальцами по краю стола.