Василь Быков - Повести о войне

· · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · ·

· · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · ·

Васюков чертил что-то мелом на черной жестяной обивке духовой печи. Всю ее исписал цифрами, стал чиркать мелом на полу, на линолеуме, у себя под ногами. Взял тряпицу со стола, стер и стал чиркать заново.

А она чистила картошку. Брала ее из целлофанового мешка, чистила и опускала в эмалированную миску. И грустно чему-то улыбалась.

— Не получится, — бормотал Васюков, — ну, конечно, не получится… Рано.

— Любишь ты в пищеблоке считать, а это не разрешается, Таня увидит, задаст нам…

Отбросив мелок, похлопав ладонью о ладонь, Васюков заходил по цифрам на полу.

— Ведь имели же мы право на это! Имели!.. — воскликнул он. — Нужен нам Карпов, вот так нужен! Он прошлое наше, наша молодость… Да, да!

— Знаешь, — сказала Любовь Ивановна, — пусть он меня тетей Любой называет, ничего… Хоть бабушкой! Я думаю, в армию его не призовут, хоть и восемнадцать ему. Он же воевал! Учтут. Значит, пойдет учиться. С его характером, я думаю, ему лучше на заочный пойти или на вечерний…

Васюков посмотрел на нее, отвел взгляд и подобрал с пола мелок.

— Вот я и говорю, — задумчиво произнес он, — нужен нам Алексей. Каждому по-своему… Но что же выходит? Что мы сделали это для себя. А о том, как сам он к этому… Не подумали. Нет, не то! — насупился Васюков. — Не могли мы об этом тогда думать, не до рассуждений было. Ничего не сделав еще, не вырвав его оттуда, из огня! — он снова присел на корточки, застучал мелом по линолеуму.

— Я ему велосипед куплю с получки, — сказала Любовь Ивановна, — он меня до войны катал как-то… Мне жестко было на раме, а терпела. Паша, ты что? — спросила она. — Ты что это считаешь?

— Да так, — махнул он рукой, — на всякий случай… Но все равно не получается… Кто мог знать, что он обратно захочет?.. Нет, вру… Я знал, ждал этого… — положил мелок, отнял у нее нож и стал чистить картошку. — Вот ты всему институту готовишь, — улыбнулся он, — а мне кажется, что одному мне. Люба, а ведь у нас уговор был… Верну Лешку, и мы с тобой… Забыла?

— Толсто ты, Паша, чистишь… В блокаду за такие очистки тебе бы… — она поднялась, прошлась по цифрам, враждебно всмотрелась в них. — Если он здесь останется… Тогда ладно…

Васюков горько засмеялся.

— Останется… — произнес он. — Не могу я еще назад. Годы нужны… Есть, правда, другой ход, не назад, так… Но…

— Можно, я сотру? — она взяла тряпку и принялась торопливо, старательно уничтожать его расчеты.

— Сотри, — разрешил он, когда цифры уже исчезли, — сотри…

Дверь распахнулась.

— Карпова нет! — вбежала Таня. — Ушел!.. В форме…

— Ушел? — растерялся Васюков. — Туда?.. Но ведь…

Любовь Ивановна осталась одна. Кожура выбегала из-под ее ножа тонкая, кружевная.

— Леша картошку любит, — странно, словно в беспамятстве, улыбнулась она, — пюре… Он его на ноготь капает… И если капелька не стекает, значит… пюре густое…

На троллейбусах и трамваях, пешком Карпов пересек город… На него оглядывались. Изредка узнавали:

— Это тот… Который по телевизору…

Несколько минут Алексей ехал в жаркой и тесной электричке среди вооруженных гитарами туристов, и наконец вот он — тот самый овраг за тем самым косогором, ничейная земля. А вот и лес. За прошедшие годы он стал выше, кряжистее. За прошедшие годы… Странно сознавать, что прошли годы. Не за день ли вымахали до облаков эти сосны?

Карпов шел размашистым бесшумным шагом разведчика. А в лесу то и дело слышалось ауканье, позванивали гитары. Вот мелькнули впереди развешанные на ветвях платья и рубахи, донеслись голоса, звякнуло стекло…

Где-то здесь стояла караульная будка. А может, не стояла? Может, не убрали они с Васюковым часового, может, не ждали, покуда проснется второй немец, чтобы прикончить и его?

А вот и река. Мост должен быть где-то здесь. Да вот же он!

Карпов замер, пораженный открывшейся ему картиной.

Высокие фермы моста, повторяя формой радугу, могли бы соперничать с ней и цветом. Мост светился, сиял, сверкал…

Внизу, под обрывом, на песчаной полоске пляжа шумно плескалась детвора.

Сбежав к парапету, Карпов похлопал по розовому шлифованному камню и с облегчением вздохнул.

Сторонясь машин, навстречу ему торопливо шли Васюков и Таня.

— Нашли все-таки, — усмехнулся Алексей, — а где же… Любовь Ивановна?

— Осталась, — неопределенно ответил Васюков.

— Строго ты с ней… Слушай, Павел Егорович, это что же, новый мост, что ли? Говорили же, деревянный…

— Новый, — кивнул Васюков, пристально в него вглядываясь, — после войны построили.

Карпов обрадовался.

— После войны? Новый? Здорово! Значит, все в порядке? Старый взорвали?

— Взрыв я слышал… Может, ты его и взорвал…

— Взрыв? И в стороне могло ахнуть… Да и не взрывал я, даже не дошел до него… Нас же окружили!..

Васюков опустил глаза. Таня молчала.

— Каждый час дорог, — нахмурился Алексей, — сколько они снарядов по тому мосту пере… — он запнулся. — Что это?

Он только сейчас заметил стоявший справа от моста, почти у самого парапета, невысокий гранитный обелиск. На плоской плите подножия лежали цветы, а сверху несколько разноцветных пасхальных яиц.

«Алексей Петрович Карпов. 1924–1942».

Губы у него внезапно пересохли, в горле запершило.

— Значит… Значит, погиб я? Но я же… Когда? Я же жив!.. Живу!..

— Живешь, Леша! — сквозь слезы выговорил Васюков. — Живешь! Для того и работали столько лет, чтоб… вернуть тебя… Смерть обмануть. Теперь живи, Леша! Живи!..

— Вот оно что-о-ооо… — протянул Алексей. Отстранив Васюкова, выждав, когда машин стало меньше, он ступил на мост и шагами стал мерить его в ширину. Потом лег на асфальтовый настил у самого края и заглянул вниз. Он глядел вниз, в перламутровую зябь реки, и плакал. Потом плюнул и, плача, считал, пока плевок не ударился о воду. Поднялся, подобрал на усеянном мальчишками пляже какую-то корягу и бросил ее в волны.

Когда он вернулся наверх, к Тане и Васюкову, слезы уже высохли.

Снова проносились мимо автобуса чугунные узоры парковых оград, пруды с похожими на вопросительные знаки лебедями, улицы, дворцы…

— Знаете, Алексей, — дрожащим голосом произнесла Таня, — бывало и так: бойца уже не ждут, извещение получили, а он вдруг возвращается. После войны…

— После войны? Хорошо звучит… — Карпов задумался. — После войны, говорите?

— Да, после войны.

Алексей обернулся к Васюкову.

— Эй, Паша… Павел Егорович!.. Ты что, как с похорон? — спросил он, неожиданно повеселев. — Второй день пошел, как я у тебя в гостях, а все постимся. По такому бы случаю…

— Да вы что! — испугалась Таня. — Я вижу, мужчины во все времена одинаковы. У вас же астения… — но посмотрела на Васюкова и сдалась. — Ладно уж… Только под моим наблюдением. И давайте позвоним маме.