Ританна Армени - В бой идут «ночные ведьмы» [litres]

Девушки были уверены, что война продлится недолго. Вопрос нескольких недель, максимум – месяцев. Как только великая советская страна пойдет в атаку, враг будет разбит.

И вот они, выстроившись в шеренгу, стоят под строгими взглядами офицеров. Те внимательно рассматривают каждую из них, как будто перед ними экзотические животные, привезенные бог знает откуда и неожиданно оказавшиеся здесь, на вокзале города Энгельс. Они не улыбаются, не насмехаются, как те, в Академии, но в глазах их читается все то же недоверие. «Эти девочки собираются летать на боевых самолетах?» – громко спрашивает один из военных.

Ирина думает о Марине Расковой, о том, что она сказала перед их отправкой. Командир не скрывала от курсантов суровых условий военного времени, и они были готовы к испытаниям. Сама поездка уже дала им представление о трудностях, но не убавила энтузиазма и воодушевления. Однако они никак не ожидали встретить недоброжелательность командиров, иронию рядовых красноармейцев, скептицизм военачальников. Они не думали, что на их искренний порыв будут смотреть с неприветливой насмешкой.

У одного из командиров в руке желтый конверт. Бросив на курсанток очередной недоверчивый взгляд, он открывает его и читает приказ. Будущим пилотам надлежит немедленно остричь волосы. К военным головным уборам не подходят прекрасные косы, они не годятся для войны и воздушных сражений. Длинные волосы плохо сочетаются с их новым положением.

И это понятно: вы когда-нибудь видели солдата с длинными волосами, заплетенными в косу? А они – солдаты. Они должны остричь волосы «до пол-уха»: так они больше будут похожи на мужчин. И все же этот приказ стал полной неожиданностью и даже показался девушкам чрезмерно строгим.

У Ирины длинная коса. Волосы у нее, как и глаза, темные, и она, как любая русская девушка, гордится ими. Мама учила ее заплетать косу каждое утро и расплетать на ночь. Она, как и все ее новые подруги, проделывала это даже во время переезда из Москвы в Энгельс.

Приказ прочитан. Ирина краешком глаза смотрит на Катю, молодую украинку, механика. У нее две светлые косы, уложенные на голове, как корона. Во время поездки они частенько шутили над этой сложной прической, но Катя не обращала на насмешки внимания и с гордостью отвечала: «Бог наградил меня двумя дарами – умением все чинить и золотыми волосами».

Когда офицер дочитал приказ, девушки, избегая смотреть друг другу в глаза, молчаливым строем отправляются в казарму. У Ирины есть привычка гладить свою косу, лежащую на плече. Но сейчас она удерживается от этого желания. Она смотрит на подруг и замечает, что некоторые плачут. Даже прагматичная Наташа, опытная и умудренная жизнью, обращающаяся с остальными как с неразумными детьми, даже она взволнована. Две девушки, с которыми Ирина еще не успела познакомиться, прошли в конец казармы и, сев на кровать, ножницами состригают свои локоны, складывая их в конверт – наверное, хотят послать их родителям или любимому. Или сохранят их как память. Ирина подумала было сделать то же самое – послать локон Дмитрию. Но сдержалась. Ни одна девушка не стала просить для себя разрешения оставить косу. А ведь офицер, прочитавший приказ, добавил, что, если по каким-то причинам кто-то из них не может остричь волосы, допускается возможность обращения к Марине Расковой. Быть может, она позволит сделать исключение. Вероятно, сама Марина выступила с такой инициативой: у нее остались длинные волосы, расчесанные на прямой пробор и заплетенные в косу, которая сворачивалась и закреплялась на затылке, так что военный берет плотно сидел у нее на голове. Даже с длинными волосами она выглядела аккуратно и опрятно. Но Марина – это Марина, она герой, ей можно то, чего другие позволить себе не могут.

Никто не хочет беспокоить командира такими глупыми просьбами. Даже Катя спокойно как ни в чем не бывало распаковывает свой вещмешок. Ей-то уж точно будет трудно каждый вечер распускать косы и расчесывать волосы.

На следующий день курсантки строевым шагом идут к полковому парикмахеру-брадобрею. Он стрижет солдат-новобранцев. Одна за другой будущие пилоты совершают ритуал, похожий на жертвоприношение. Они не распускают волосы: так стрижка займет больше времени, лишь склоняют голову перед парикмахером, как перед гильотиной. Некоторые невольно зажмуриваются, как будто сейчас им сделают больно. Один решительный взмах ножниц – и коса падает на пол. Затем парикмахер быстро стрижет волосы на висках, оставляя положенные по уставу «до пол-уха». В соседней комнате, где теснятся другие курсантки, – ни звука, ни всхлипа, ни жалоб. Там царит невероятная тишина, невозможная при таком скоплении молодых женщин. Еще один взмах ножниц, потом еще один, еще и еще – и вот ритуал закончен. Девушки дожидаются, пока не упадет последняя коса, и выходят в том же порядке, как пришли: строем. На полу остается ковер из заплетенных кос: светлых, каштановых, черных, рыжих.

Сейчас на голове Ирины красуется очередная шерстяная шапочка, ей нравится быть тепло одетой. Она говорит, что больше не отращивает волосы. Они по-прежнему короткие, как тогда, в военное время. «Вот, посмотрите, – говорит она, снимая шапочку, – это все та же прическа из Энгельса». Конечно, цвет волос уже не тот. Она с трудом встает с дивана, достает фотографию и показывает мне. Вот она молодая, в военной форме, с темными короткими волосами. У нее проницательный, но мягкий взгляд, губы чуть тронуты улыбкой. Эта девушка на фотографии совсем не похожа на пожилую женщину, стоящую передо мной. Время безжалостно. И все же ему не удалось вычеркнуть из ее памяти тот день, когда эта фотография была сделана.

Седьмое ноября 1941 года. Двадцать четвертая годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. Девушки-новобранцы, прибыв в Энгельс, едва успели принести присягу, как на Красной площади, в наполовину опустевшей Москве, раскатисто зазвучала речь Сталина.

Обычно годовщину революции отмечали военным парадом, музыкой и речами, но сейчас трудно выдержать торжественную ноту, присущую прошлым празднованиям.

Накануне традиционного парада Сталин созвал членов правительства в широком вестибюле станции метро «Маяковская». Чиновники прибыли в вагоне по секретной линии метро. Собрание в таком необычном месте, под землей, один-единственный вагон, в котором теснятся члены правительства… да одного лишь раскрытия факта существования этой секретной линии достаточно, чтобы понять: слухи о серьезности положения на фронтах – не досужая выдумка. Линия была задумана как путь экстренной эвакуации членов партии и правительства в случае прорыва немцев в Москву.

На строящейся станции «Советская» между «Театральной» и «Маяковской» был устроен оперативный штаб гражданской обороны на случай самого неблагоприятного развития событий – если бои пойдут уже на улицах самой Москвы. Секретные ветки метрополитена проложены также из Кремля в два бункера Сталина – один под стадионом, с залами для заседаний и радиосвязью, по которой можно было передавать официальные сообщения, другой – под его ближней дачей. Из обоих бункеров можно добраться до аэропорта. В общем, все было предусмотрено на случай, если врага под Москвой сдержать не удастся.