Григорий Полянкер - Старый Сантос и его потомки

Четверо всадников неслись по извилистой горной дороге к усадьбе, что поодаль от поселка. Было уже поздно, когда они спешились и неслышно подобрались к парку Курта Вальбе. Привязав лошадей к деревьям, переждав, пока погаснет свет в окнах просторного двухэтажного дома, перепрыгнули через каменную изгородь и бесшумно пробрались в хозяйскую спальню. Заткнув спящему Курту Вальбе рот кляпом, они потащили обезумевшего от страха барона в глубь парка. На той же петле, в которой повесилась дочь, Ицхак Сантос повесил его на высоком клене посреди сада.

Увидев, как болтается на веревке мерзкий человечек, Сантос немного успокоился. Почувствовал, как исподволь утихает его боль, слегка притушенная расплатой. Добравшись до панского погреба, выкатил бочку керосину, облил дом, хозяйственные постройки и поджег.

— Пусть горит проклятое гнездо! — сказал Ицхак Сантос. — Чтобы и следа не осталось от этого проклятого Курта Вальбе! Вот возмездие за смерть моей дочери, за все наши горести и страдания!

Когда ветер раздул огонь, Ицхак Сантос кивнул своим спутникам. Вскочив на коней, они помчались домой.

То, что Сантос с сыновьями уехал из дому, не осталось надолго тайной. Суматоха поднялась в поселке, когда жена Ицхака всех подняла на ноги, умоляя отправиться на поиски. Страх охватил людей. Все высыпали, встревоженные, на улицу, прислушиваясь, не доносится ли стук копыт. Никто не мог предугадать, куда помчался Сантос и что задумал.

Свирепствовал северный ветер. Вскоре разразилась гроза и хлынул ливень. Вперемежку со снегом — последние потуги зимы, уступающей место юной весне.

Люди молча столпились у двора Сантоса, стараясь, как могли, успокоить жену, которая была вне себя от страха. Ждали наступления рассвета, чтобы всем скопом отправиться на поиски уехавших.

Но еще задолго до рассвета послышался конский топот. На крутой, нависшей над поселком горе показались четверо всадников. Они быстро спускались вниз.

Все обрадовались, облегченно вздохнули, женщины перестали плакать. Сантос осадил коня у калитки своего двора, спешился и прежде всего подошел к заплаканной, измученной страхом и слезами жене, обнял, стал успокаивать.

Все испуганно глядели на виноградаря, ждали, что он им скажет. Односельчане бросились к нему, испуганно и выжидающе глядя на него.

— Ицхак, где ты был?

— А что там полыхает за горами? Смотрите, смотрите: багровым стал небосклон… И дым валит столбом!

Несколько минут он молча ходил по двору как неприкаянный, затем попросил жену, чтобы достала из сундука его солдатский мундир с крестом и медалями. Быстро переодевшись, он простился с женой, детьми, с соседями.

— Куда ты, Ицхак? И почему в солдатском? — недоумевали односельчане. — Что ты задумал?

— Пойду в город и во всем признаюсь, — не сразу ответил он. — Скажу, что покарал негодяя Вальбе за мою дочь. Я этого подлеца повесил на той же веревке, на которой моя Нехамка повесилась… Пусть теперь судят. Я не боюсь суда!

— Боже мой, Ицхак! — подбежала к нему насмерть перепуганная жена. — Что ты натворил!

— Отомстил… Мог ли я жить спокойно, зная, что осквернитель моей дочери, этот убийца ходит по земле? Каким бы отцом был я своим детям, если б не отомстил за них? Как бы я мог жить, зная, что Вальбе живет и наслаждается жизнью? Я рассчитался с этим паразитом.

— Ицхак, о чем ты только говоришь? Разве те, к кому ты пойдешь, лучше, честнее этого Вальбе? Они ведь одного поля ягоды: когда Вальбе издевался над нами, грабил нас, то ему слова не сказали. Куда ты пойдешь?

Шумели, спорили односельчане, доказывали взбудораженному виноградарю, что он не должен идти в город, что там его попросту убьют. Но Ицхак пытался успокоить окружающих:

— Пойду! Никто не должен страдать из-за меня. Пусть судят одного меня. Я отомстил за свою бедную дочь и готов держать ответ, любой приговор выслушаю…

— Послушай, сосед, — обратился к Ицхаку самый старый человек в поселке, белый как лунь и согнутый в три погибели реб Залман, знаменитый на всю округу кузнец, — а может, лучше тебе исчезнуть? Приедут за тобой, а тебя нет. Что ж они сделают? На нет и суда нет!

— Старый ты человек, Залман, а пустое говоришь… — перебили его. — Если Ицхака не застанут, заберут его семью и надругаются над ней… На всех они обрушат свою ярость… Все пострадаем…

— Даже если осудят Ицхака, все равно никого не пощадят, — подумав немного, добавил старик и поправил на седой голове черную ермолку.

— Нужно что-то другое придумать, люди, — вмешался сосед, — для долгих размышлений времени не осталось. Можем попасть в беду. Над нами нависла страшная опасность, мы себе даже не представляем, какая она страшная…

— Да, это так.

— Никого не пощадят…

Ицхак Сантос вслушивался в эти скупые и взволнованные слова окружающих. Он и сам понимал, что времени для размышлений осталось в обрез. Нужно поскорее решить, что предпринять. Если даже с ним расквитаются блюстители закона, они не пощадят его детей, жену, хозяйство, не пощадят и односельчан, хоть те ни в чем не повинны. Это верно. И пришла ему в голову неожиданная мысль: нужно всем, и не мешкая, покинуть это проклятое место, бросить свои жилища и податься куда угодно, хотя бы и на край света. Здесь справедливости не жди!

Но, однако, тут же испугался этой мысли. Согласятся ли с ним односельчане? Он не решался заикнуться об этом. Как же они оставят свои дома? Свои насиженные места?

Ближайшие соседи уже вошли в дом Сантоса, глядели на него, взволнованного, с горящими глазами, и нетерпеливо ждали, что он скажет, что посоветует. Поймав на себе столько выжидающих взглядов, он почувствовал, что эти люди теперь на все готовы, готовы всему подчиниться. И он сказал:

— Ну, дорогие соседи, может, поступим так, как старшие советуют? Я не подумал, что из-за меня все вы можете пострадать. Да, это так. Но теперь поздно об этом! Не судите меня строго, поймите — я иначе не мог поступить… Есть один выход… Нужно немедленно запрягать коней, погрузить все, что можно, на подводы и арбы, захватить одежду, скотину, птицу — и в путь… Оставим это проклятое место. Мало радости оно нам принесло…

— Ицхак, а жилища, наше хозяйство? А земля?

Он развел руками:

— Что ж, кому жалко это бросать, поступайте как знаете. Никого не неволю… Я думал, что здесь мы найдем работу, счастье и покой, что получим землю, обретем какие-то человеческие права… Но оказалось, что я нашел здесь только горе. Потерял своего старшего сына Эфраима на войне, а вот теперь — дочь. С меня достаточно… Я ухожу…

И, не глядя ни на кого, Ицхак Сантос поспешил во двор снарядить подводу, а жене и сыновьям велел вытаскивать из дому все, что можно, вывести корову и козу, птиц поместить в клетку и — на подводу. Да побыстрее. Время не терпит…