Григорий Полянкер - Старый Сантос и его потомки

На Шпильке словно столбняк нашел. Он стоял, ничего не видя и не чувствуя. Даже не ощущал страха. Безотчетно присел он на придорожный камень. Как-то отреченно вынул парабеллум, медленно поднес к голове и выстрелил…

Каждый вечер, перед тем как стенные часы били положенные им десять ударов, Леся стояла у плетня и искала среди облаков свою звезду. Несколько минут всматривалась она в небесные светила, восхищаясь их призрачным блеском, пока находила ее, желанную, одну среди всех.

В эти минуты она забывала о войне, о горе, об опасности. Она думала о любимом. И он где-то там, далеко, стоит и смотрит в эти минуты на эту же звезду… Таков был уговор, когда прощались. Он думает о ней, она — о нем. И это значит, что они вместе.

Леся никому не рассказывала, почему каждый вечер, где бы она ни была и чем бы ни занималась, бросала все и выбегала на улицу искать свою звезду. Даже Руте не раскрыла своей тайны! Может, это глупо, наивно, как-то по-детски, но иначе она не могла…

Была уже глубокая и холодная, унылая осень. Дули резкие ветры. Вокруг — сплошной туман, даже реки не видно с горы. Ни огонька нигде. Словно вымерло все. Ни у кого не было керосина. Жили, как в глубокую старину, позабыв, что такое свет, никто не знал, что его ждало на следующий день. Таким коротким было Лесино счастье, и она даже представить себе не могла, когда оно к ней вернется.

Где теперь Самуил, как он там, в этом жестоком водовороте? По каким дорогам ведет его тяжкая солдатская доля? Лесе здесь очень тяжело, как и всем односельчанам, но ему ведь, должно быть, во сто крат тяжелее. Страшно выйти Лесе на улицу, чтобы не наскочил полицай, не потащил в район, откуда могут без слов отправить в Германию на каторгу… Дни и ночи проводит она у «моргалки» — масляной плошки — в своем темном углу и вяжет, шьет приданое для будущего наследника, который властно дает о себе знать под сердцем. Леся утратила свою девичью красоту, исчезла стройность, живость и жизнерадостность. На лице появились желтые пятна. Она замечала, как некоторые из соседей, проходя мимо нее, нет-нет да и косились на ее неуклюжую фигуру…

В первые дни она мучительно стеснялась своего положения, но со временем перестала обращать на все внимание. В сердце ее вошла гордость. Ведь она будет матерью ребенка молодого Сантоса. Косые взгляды ее начисто перестали волновать.

Горько только оттого, что Самуил так далеко и не увидит новорожденного. К тому же она не сможет сообщить ему радостную весть. Он, наверное, волнуется, кто отвезет Лесю в больницу. Но какая больница? Какие врачи? Все это ушло в прошлое. Снова в округе появились повивальные бабки, шептухи, как в старые времена.

И все же она была уверена, что счастье ждет ее. Пусть повитухи болтают что хотят, какое это в сущности имеет значение?

Но бывают дни, когда невыносимо тяжко становится на душе, когда закрадываются плохие предчувствия, когда неотступно терзает мысль: ведь Самуил теперь в самом пекле и смерть витает над ним… Леся, правда, старалась отогнать от себя эти мрачные, невольно лезшие в голову мысли. Она верила, что он вернется. Она хорошо знает: он смелый, волевой, отважный и счастье от таких не отворачивается.

Так сердце ей подсказывает…

Леся хлопотала по дому, убирала, стирала — готовилась, сама не зная к чему. То приходила на ферму помогать матери, то относила Сантосам хлеб или еще что-нибудь. И каждую полночь спускалась с Рутой в подвал, включали радиоприемник и записывали сводки Совинформбюро, чтобы ранним утром рассказать людям, что происходит на фронтах. Кроме того, переправляли листовки в соседние села.

Этим теперь жили подруги, да и все те, которые ждали избавления от гитлеровского нашествия.

Леся ждала хороших вестей с трепетом. Она обнимала подругу и целовала ее, едва услышав радостную весть. Обливалась слезами, когда Москва передавала сообщения о том, что советские войска временно оставили тот или иной населенный пункт.

Последнее время мать запретила Лесе спускаться в подвал. Ей нельзя было волноваться, карабкаться по крутой скользкой лестнице, сидеть часами в холодном подвале и слушать радио. Нельзя было нервничать. Оставалось совсем мало времени, и надо было особенно беречь себя.

В подвал спускалась одна Рута и часами сидела у приемника, все подробно записывала. В одну из таких осенних ночей она услышала необычайную новость, порадовавшую ее до слез: у стен Москвы враг был разбит и повержен. Радио сообщило о разгроме многих немецких дивизий, о десятках тысяч пленных немцев, захваченных нашими войсками, об огромных трофеях…

Тут, на Днестре, бушевали колючие ветры, а там, под Москвой, поля уже покрылись снегом, мороз стоял неслыханный. Советские воины громили коварного врага.

Рута сидела у приемника, слушала голос Москвы, затаив дыхание, а по щекам текли слезы. Надо было все записать, ничего не пропустить, сегодня же обо всем поведать людям. И она торопилась.

Хотя была уже глубокая ночь, Рута выбралась из подвала, разбудила весь дом и сообщила эту радостную новость. Девушка поспешила в поселок.

Дом Сантоса уже был полон, и Рута, сильно волнуясь, поведала все, что давеча передали из Москвы. Приходили новые соседи, и Руте доводилось начинать все сначала.

До рассвета никто не спал. Праздничное настроение охватило всех.

Прошло несколько дней. Однажды ночью, когда Рута Сантос сидела в подвале и слушала радио, она будто сквозь сон услышала о подвигах советских солдат и битве под Москвой и среди множества имен героев, воинов различных национальностей она вдруг уловила имя брата. В боях под Волоколамском, говорил диктор, лейтенант Самуил Сантос на своем танке врезался в колонну фашистов, поджег несколько автомашин с пехотой, раздавил три орудия и подбил два вражеских танка… За проявленный героизм лейтенант награжден орденом Красного Знамени…

Рута чувствовала, как замирает сердце. Значит, жив! Воюет! «Какое счастье!» — думала она и, позабыв выключить приемник, поднялась к подруге, чтобы поведать ей эту весть. От радости обе смеялись, плакали; так, обнявшись, и просидели до утра. Потом она снова спустилась в подвал и до полудня просидела там…

Как бы хотелось ей что-либо узнать и о своем друге, о молчаливом сыне бондаря! С каждым днем девушка все чаще думала о нем, тосковала, сожалела, что они так нескладно попрощались… Все-таки хорошо, когда кого-то ждешь. Рута понимала, что человеку гораздо легче переносить любые опасности и невзгоды, когда он знает, что кто-то его ждет, любит… Так пусть же Симон знает, что она, Рута, будет его ждать с любовью и нетерпением!

И девушка находила утешение в том, что иногда забегала в полуразрушенный домик к бондарю, убирала там, варила, если было что варить, и сидела со стариком, вспоминая прекрасную мирную жизнь и украдкой поглядывая на фотографию Симона.