Виктор Чехов - Разведчики

Эта страшная смерть потрясла молодежь. Многие, не скрываясь, заговорили о мести, искали оружие. Теперь уже Юрию пришлось уговаривать товарищей быть осторожней, ничего не предпринимать в одиночку.

Необходимо было посоветоваться со старшими. Юрий и Галя решили довериться Ивану Лукичу.

Ясное лунное пятно скользнуло по стене кабины, перескочило на Шохина, сползло вниз и на несколько секунд замерло у его ног. Оно было таким домашним, уютным, что невольно вызывало мирные воспоминания… А ведь теперь дома у Петра нет… родителей нет… и от всего домашнего ничего не осталось…

Петр Шохин сидел, откинувшись назад, насколько позволял прикрепленный к спине парашют. Говорить не хотелось. Не потому, что рокот мотора заставлял напрягать голос. Одолевало глубокое раздумье: слишком много было нового, а впереди — неизвестность… Кого он встретит? Что найдет в родных местах?.. К тому же какое-то чувство стесненности не покидало с самого момента посадки в самолет, хотя и парашют, и грузовой мешок были пригнаны отлично.

Теперь Шохин разведчик… Сбросят его в тыл врага, и начнется для него жизнь, требующая твердой воли, находчивости, насыщенная ежесекундной опасностью… Но ведь не один же он будет в таком положении… Опасность его не страшит — с начала войны она все время у него за плечами… А на границе? Разве не идет там непрерывная скрытая война даже в мирные дни!? Страшно, что изменит его выдержка, что ненависть захлестнет и не будет сил перебороть ее, удержать… Хорошо — с ним товарищи. Гладыш — начальник группы — смелый, необычайно выносливый, рассудительный; не по годам серьезный радист Анатолий Королев и добродушный, словоохотливый Васыль Пидкова. Этот все как-то по-своему понимает, во всем видит романтику, но разведчик он совсем не плохой, сообразительный, хотя и увлекающийся.

Все, по-видимому, спокойны, а вот он, Петр Шохин, не может быть спокойным. Слова Гладыша отняли покой.

За день до вылета Гладыш, напомнив об исключительно добровольной отправке, сообщил, что группе предстоит работа на севере Украины.

В это время Шохина вызвали к инструктору. Шохин попросил разрешения уйти.

— Разве тебя не интересует, в каком районе Украины нас выбросят? — спросил Гладыш.

В голосе своего начальника Шохин почувствовал не один только вопрос, но он хотел еще кое-что сделать, спешил и поэтому, еще раз попросив разрешения уйти, ответил:

— Не все ли равно, товарищ старший лейтенант, где это будет, лишь бы скорее начать действовать.

Гладыш посмотрел на него особенно пристально, и Шохин остался.

— Это будет недалеко от твоего родного города, — продолжая смотреть на Шохина, проговорил Гладыш. — Тебя там многие знают. С одной стороны, это минус, но с другой — плюс. Зная местность и людей, можешь во многом помочь нашему делу. Если считаешь, что это для тебя не подходит, — иди с другой группой. Подумай.

Петр остался с Гладышем. Почему-то его не особенно взволновало известие о выброске их в тыл врага в районе, где он родился и жил до вступления в Красную Армию. Спокойно и обстоятельно рассказал он товарищам о родных местах. Благодаря ему, за оставшиеся сутки разведчики очень хорошо познакомились с районом их будущих действий.

Посадки на самолет ждали до темноты. Шохину очень понравились проводы, на которых присутствовал и командир части. После прощального ужина на аэродром пришли несколько возбужденные. Луна только что всходила, и «Дуглас» в полумраке казался большим расплывчатым пятном. Синий свет карманного фонаря скупо осветил открытую дверцу самолета, спущенную лесенку. Молча, один за другим, поднимались по ней разведчики и исчезали в черном квадрате дверей. В самолете, тускло освещенном маленькой лампочкой, рассаживались на откидных металлических стульях. Выбирая место, Шохин посмотрел по сторонам: посредине, под пулеметной башенкой, — откидной столик для стрелка-радиста, впереди — два места для пилотов. Штурман, как потом узнал Шохин, имел отдельную закрытую кабину.

Гладыш позвал Шохина, усадил его рядом. Последним в самолет вошел сопровождавший группу капитан. Он захлопнул дверцу и прикрепил к натянутому тросу фалы от парашютов.

Петр думал о Кате, о Синюхине, о старшем лейтенанте Марине… Родными, близкими были для него эти люди, хотелось бы попрощаться с ними, но пришлось ограничиться только письмами. Последняя весточка от Кати будет согревать его всюду, куда бы он ни попал… Вспомнилась шестая застава, приезд пополнения. На песчаной дорожке — худенькая черноглазая девушка с сердито сдвинутыми бровями. Он допустил тогда злую шутку… Вспомнилась и чудесная белая ночь. Слушая Катю, не хотелось расставаться с ней… А на другой день они опять чуть не рассорились. Потом Катю, тяжело раненную, отправляют в госпиталь. По выздоровлении она там и осталась работать. Как и всегда, ярче других было воспоминание о встрече в этом госпитале глубокой осенью сорок первого года…

…В тот вечер в госпиталь прибыли раненые. Катя уже знала о ранении Петра и с прибытием каждой партии раненых выбегала в приемный покой, пытливо всматриваясь в лица бойцов.

— Катя, Данюк, зайди на минутку в ванную, — позвала ее дежурная сестра Семенова. — Помоги мне. — Она стояла у шкафа, с большой кипой белья.

— Вы что, потише не можете нести? — услышала Катя позади себя знакомый гулкий бас. — Не видите, что человек сам сказать не может.

В ванную внесли носилки. Раненый лежал с забинтованной головой. За носилками шел могучий пограничник с рукой на перевязи.

— Тихо, тихо опускайте! Чурку с глазами, что ли, тащите?

— Синюхин! — воскликнула Катя. — Где Петя? О Шохине слыхали?

Синюхин засмеялся.

— Товарищ Синюхин, дорогой, скажите правду!.. — голос Кати вздрагивал.

— Живой он, и жить долго будет… Только сейчас у него с разговором не больно красиво получается, — шепотом ответил Синюхин и покосился на носилки. — Да и насчет собственного транспорта слабовато…

Раненый зашевелился и чуть-чуть приподнялся. На его лице незабинтованными оставались только левый глаз и губы. И этот единственный глаз в упор смотрел на Катю.

По спине Кати пробежала дрожь. Мертвенная бледность покрыла лицо.

— Да вы не пугайтесь, ничего такого нет, — успокаивал ее Синюхин, — бинтами его пообмотали, это верно, а кости у него целехоньки.

Катя наклонилась к Шохину, тихо, нараспев прошептала:

— Петенька, милый ты мой! Как же они тебя…

Шохин, прикрыл глаз, рот его искривился. Он слышал голос Кати, хотел ей что-то сказать, но вместо фразы получилось мычание. Черная, в ссадинах кожа, запекшиеся губы незакрывающегося рта… Не сознавая, Катя отстранилась от носилок. Она увидела то, чего не замечала у других раненых, — уродство, нанесенное войной. Неужели перед ней тот самый Петр, в глазах которого не потухало веселье?!