Владимир Калачев - Не склонив головы

— Послушайте, Рамке, — неожиданно обратился майор к собеседнику. — Что за интерес у вас к русскому рабочему? И потом, знаете, это не всегда может нравиться.

— Кому?

— Гм… — хмыкнул Шницлер и решительно выпалил: — Мне!

Два нациста с минуту молча смотрели друг другу в глаза. Первым не выдержал майор Шницлер, он опустил голову. Губы оберст-лейтенанта чуть заметно дрогнули и искривились в насмешливую улыбку.

— Люблю откровенный разговор, — проговорил он спокойно и с издевкой.

Майор Шницлер от неожиданности растерялся. Он не привык к такому обращению и очень скоро начал злиться.

— Послушайте, Рамке, нас представил друг другу наш общий знакомый. Но и все! Не более. А вы за последнее время слишком много позволяете себе…

— Как друг, не правда ли? Другу все можно, — снова насмешливо отозвался эсэсовец. — Кроме того, герр майор, вы опять ошибаетесь. Мы встречались с вами не только у вашего общего знакомого. Помните, в одном весьма приятном месте мы отлично отдыхали? Отдыхали… до утра!

— Помню. И помню, что тогда я взял у вас тысячу марок, — не вытерпел Шницлер. — Я могу вернуть деньги.

— Что вы, уважаемый герр Шницлер. Смотрите! — Рамке показал два листа плотной бумаги. — Это связывает нас крепче, чем друзей. Не правда ли?

На лбу майора выступили капельки пота.

— Вам известно…

— О, конечно! Вот данные о концерне, который вы продали еще в начале войны одному иностранцу за приличное вознаграждение.

— Данные о концерне?!

— Совершенно правильно. Вы не ошибаетесь. Я говорю о концерне, к которому вас прикомандировали.

Шницлер поднял глаза. Рамке смотрел на него в упор. И майору показалось, что оберст-лейтенант способен читать чужие мысли. Шницлер машинально потянулся к листам бумаги, которые все еще продолжал держать Рамке. Но Рамке не отдернул руку, наоборот, с подчеркнутой любезностью вручил бумаги Шницлеру.

— Это копии. — Рамке удобнее уселся в кресло, улыбка исчезла с его лица, голос стал резким: — Не валяйте дурака! — и добавил тише: — Однажды вы уже приняли меры, чтобы уничтожить эти листки, и полагали, что все прошло гладко, бумаг нет, а значит ваше предательство осталось тайной! Наивно… Вы забыли еще и другое: я принадлежу к свите самого рейхсфюрера эсэс!.. — В его голосе звучала угроза.

И опять стало тихо, в кабинете слышалось лишь прерывистое дыхание гестаповца. В его маленьких глазках появился настоящий страх. Было заметно, Шницлер порывается что-то сказать, но жесткий воротник кителя сдавил горло, плотным обручем врезался в массивную шею. Майор попытался успокоиться, прошелся по ковровой дорожке. Но это не помогло. Ноги отказывались повиноваться, они словно налились свинцом — стало невероятно тяжело передвигать их. Шницлер сел. Его коротка рука рванула ворот. Но дышать не стало легче. «Значит опять прилив крови, — испугался Шницлер. — Дело совсем плохо!»

И Шницлер раскис. Несколько минут он сидел неподвижно, тупо глядя на стену. С него градом лил пот. Лицо гестаповца вдруг сморщилось и пожелтело. Страх, животный страх за свою шкуру охватил его.

А Рамке, не скрывая брезгливости, продолжал пристально смотреть на собеседника. Он не предполагал, что майор окажется настолько слабым и трусливым. «Эта пивная бочка не годится для серьезных дел, — подумал Рамке. — Однако он нужен. Да, придется повозиться с этим скотом. Иначе ничего другого не придумаешь…». И оберст-лейтенант вынужден был примириться с необходимостью.

«Иначе от гестаповца не добиться послушания, ведь тысячу марок, которые в свое время Рамке одолжил Шницлеру, тот готов вернуть…». Но вместе с тем Рамке вполне отдавал себе отчет, какой опасности он подвергал себя в случае колебания майора. Сейчас как никогда необходимо подчинить Шницлера своему влиянию. Рамке приблизился к майору:

— Мы хотели перевести на ваш счет в аргентинский банк некоторую сумму в виде аванса…

— Значит, вам и о счете известно? — совершенно теряя самообладание, в страхе прошептал Шницлер. — Вы действуете от имени господина Локка?

— Прошу вас запомнить, герр Шницлер, я никого не знаю и действую от своего имени! — и Рамке резко добавил: — Учтите, господин Локк не существует ни для вас, ни для меня. Хайль Гитлер! — Рука эсэсовца стремительно взлетела перед самым носом вконец растерявшегося майора.

Раздался стук в дверь.

— Войдите! — глухо выдавил Шницлер.

В кабинет вошел гестаповский чиновник. Он доложил, что привел на допрос русского рабочего. Шницлер вопросительно взглянул на Рамке и, заметив, как оберст-лейтенант кивнул головой, приказал чиновнику ждать вызова. Как только за ним захлопнулась дверь, Рамке быстро спросил:

— Вы получили какие-нибудь дополнительные сведения о профессоре Органове?

— Кроме тех, что раньше сообщили из управления, нет.

— Там известно о его последних работах в России?

— Мне кажется, что нет…

— Отлично, — чему-то обрадовался Рамке. — А сейчас прикажите принести сюда веревку. Допрос буду вести я сам.

Не спрашивая, зачем оберст-лейтенанту потребовалась веревка, майор поднял трубку внутреннего телефона и коротко отдал приказ.

Пятиминутный разговор с Рамке будто подменил майора. Он аккуратно, с чисто немецкой педантичностью выполнял все, что от него требовали.

— У вас есть нож? — неожиданно спросил Рамке.

— Сейчас, — со смешанным чувством страха и готовности отозвался гестаповец. Он достал короткий кинжал: — Подойдет?

Рамке молча взял кинжал, повертел в руках.

— Испанская работа, хорош! — и тут же, отвлекаясь, спросил совсем о другом: — Скажите, Шницлер, какое напряжение в электрической сети?

Ответом майора он остался вполне удовлетворен, взялся за шнур настольной лампы и выдернул его из розетки. Затем осмотрел и обрезал провод около патрона. Оберст-лейтенант зачистил концы, спокойно отошел к маленькому курительному столику и взял сигару.

— Герр Шницлер, мы живем в век электричества, — на тонких губах Рамке появилась зловещая улыбка. И Шницлер, сам видавший виды, снова испытал страх перед этим вылощенным офицером СС.

Дверь кабинета открылась, перешагнул через порог Луговой. Его сопровождал Ганс. В руках фельдфебель держал веревку.

— Послушайте, как вас… э… — запнулся Рамке.

— Луговой! — подсказал фельдфебель.

— Господин Луговой… — обратился эсэсовец по-русски и любезно предложил: — Садитесь, пожалуйста, за этот стол.

Луговой пытливо взглянул на Рамке и молча сел. Он давно подготовил себя к самому худшему, выглядел спокойным, держался с достоинством. Луговой был уверен в себе и его сейчас интересовало лишь одно: знают ли гестаповцы что-нибудь о подпольной организации, не грозит ли его товарищам опасность?