Геннадий Сорокин - Пропавших без вести – не награждать!

– Что странно? Что ты крутишь-мутишь? Ты говори, что хотел сказать, а я отвечу.

– Она что, отравилась цианидом?

– Как видишь.

– У нас что, замполитам стали с собой в рейд ампулы с цианистым калием давать? – подозрительно спросил он.

– А вот этот вопрос не ко мне. Замполиты проходят по другому ведомству, и что им с собой дают, я не знаю. Ты, кстати, тоже с другой конторы – не разведчик и не десантник.

– Командир, да как ты мог… – Боков проворно вскочил, одернул гимнастерку. – Командир, я тут ни при чем. Можешь проверить у меня все медикаменты, там никакого яда нет. Командир…

– Хватит прыгать, как курица перед первым яйцом! – оборвал его Николай Егорович. – Никто на тебя ничего не думает. Лука, иди сюда! Раздевайте ее. Мне надо кое-что посмотреть.

При осмотре одежды Кабо на чашечках бюстгальтера были обнаружены два небольших кармашка. Один был пуст, из второго извлекли стеклянную ампулу с полупрозрачным кристаллическим порошком.

– Это немецкая ампула, – сказал врач. – У нас такие не производят.

Лоскутов повертел в руках ампулу, не зная, что с ней делать.

– Давай сюда, – Боков раздавил ампулу сапогом, присыпал землей.

Втроем они полностью раздели Кабо, проверили карманы, прощупали швы на одежде, распороли голенища сапог. В левом сапоге был обнаружен тонкий пластмассовый прямоугольник с выдавленными цифрами, в правом – запаянный в целлулоид документ на немецком языке. Теперь никакого сомнения не оставалось – Кабо была немецким агентом.

– Значит, так, – Николай Егорович спрятал пластинку с цифровым кодом себе в карман, – до тех пор, пока не выйдем к своим, про Кабо никому ни слова. Никому! Для всех товарищ Кабо скончалась от внезапно обострившейся внутренней болезни.

Лоскутов посмотрел на ее труп, сплюнул с досады:

– Одного мне жалко, не вытряс я с нее, что хотел. Узнать бы мне, по чьей наводке 106-й отряд разбомбили, я бы ту сволочь собственноручно четвертовал. Отомстил бы за парней.

Отомстить не получилось. Васьков остался неразоблаченным.

Объявив отряду о понесенной потере, Николай Егорович вызвал к себе Короткову.

– Перешьешь ее одежду на себя.

– Я не стану с покойника одежду надевать, – твердо заявила она.

– Да мне плевать, что ты будешь, а что нет. К утру чтобы ее одежда была на тебе. Гимнастерку вернешь Мазуру.

– Ты, Николай Егорович, мне не указывай! Ты мне не командир, а я не солдат. Сказала, что после покойника одежду на себя не надену, значит, не надену.

– Запоминай, Глафира, я второй раз повторять не буду: все гражданские остались там, в фьорде, – Лоскутов показал рукой в сторону моря. – А здесь, в моем отряде, все военнослужащие, и я им командир. Мои приказы не обсуждаются. За отказ от выполнения приказа – расстрел. Я все понятно объяснил, товарищ Короткова?

Глафира посмотрела в глаза Лоскутову и смирилась.

За ночь она с помощью десантника, бывшего до войны портным, перешила форму Кабо на себя. Сапоги замполита подошли одному из моряков. В отличие от Коротковой, он даже не думал отказываться.

Кабо похоронили рано утром, перед походом. Из уважения к ее должности банки и мусор в могилу не бросали.

К десяти утра в горной лощине все еще стоял густой туман. Как только он стал рассеиваться, вперед двинулись разведчики: Монгол и двое тунгусов. Они пошли налегке, только с личным оружием и вещмешками. Остальные десантники впряглись в поклажу.

К обеду встали на привал у горной речушки. Короткова, все порывавшаяся постирать вещи с Кабо, попробовала рукой воду и решила ерундой не заниматься: вода была ледяная, в ней даже мыло не пенилось.

Разрешив бойцам развести костер и согреть пищу, Лоскутов стал по карте прокладывать дальнейший путь. От намеченного им графика движения отряд отставал как минимум на сутки. Идти по горам оказалось гораздо тяжелее, чем планировалось в Мурманске.

– Коля, – оторвал его от штабной работы Монгол, – брось карту, пошли, я тебе кое-что покажу.

Лоскутов, порядком уставший за последние трое суток, нехотя согласился.

Они отошли от лагеря примерно на километр, взобрались на уступ у отвесной скалы.

– Смотри, Коля, смотри, – довольный собой, Монгол показал на рисунок на камне. – Это то, о чем я тебе говорил. Это знак, Коля. Я уже видел его, когда с белкой шел к скале с белой полосой.

Материалист и скептик Николай Лоскутов ладонью расчистил шершавую поверхность камня, отошел на пару шагов, осмотрел композицию со стороны – на отвесной стене была выдолблена стрела, указывающая наконечником на север. Никакие силы природы не могли создать этот рисунок: стрела была прямой, с двусторонним наконечником и оперением.

– Коля, я счастливейший из людей! Если бы ты только знал, как прекрасно осознавать, что ты не дебил, не идиот и не психбольной, что тебя не мучают бредовые идеи.

Монгол опустился на поросший мхом валун, набил трубку, закурил.

– Коля, я всегда знал, что и белка, и Отец волков, и скала с белой полосой – что все они существуют на самом деле. Но, бывало, нет-нет да промелькнет подленькая мыслишка: а не свихнулся ли я со всей этой тунгусской мистикой? Не мучают ли меня игры больного воображения? Ан нет! Вот она, стрела, указывающая на плато. Вот оно, наглядное подтверждение единства двух миров! Скажи, как после этого не верить в духов Лесов, Воды и Гор?

– Далеко до скалы с белой полосой? – Лоскутов уже не сомневался, что такая скала существует и полянка на ней будет точно такой, как ему описывал Монгол.

– Километров пять вдоль ручья и вверх на два уступа. Коля, прошу тебя, сделай сегодня остановку на ночь часа на два раньше, чем обычно. Пока вы будете обустраивать лагерь, я смотаюсь на плато и убью Отца волков.

– А если он тебя ухайдакает, тогда как? Тогда мне самому идти твои останки собирать или бойцов послать?

– Коля, я двадцать четыре года ждал встречи с ним. Поверь мне, я готов…

– Подожди! – перебил его Лоскутов. – К чему ты готов, если ты сам не знаешь, кто это: человек или зверь? Ты, кажется, собрался с волком сразиться, а если из леса выйдет автоматчик, что тогда? Дуэль устраивать будете или как? Один ты не пойдешь, даже не думай. Вместе пойдем, друг мой! Посмотрим, чего твои средневековые пророчества стоят.

– Вместе, так вместе, – охотно согласился Монгол. Он бы на все согласился, лишь бы ему никто не помешал встретиться с врагом и одним махом покончить с угрозой, почти четверть века незримо присутствовавшей где-то рядом: за углом, за кустом, в толпе людей, в ночном шорохе, в скрипе рассохшихся половиц в бараке.

Они вернулись в отряд, наскоро пообедали и двинулись дальше. Лагерем на ночлег встали в небольшой сосновой роще. За два часа до наступления темноты Лоскутов, Геккон, Монгол и Мазур с пулеметом вернулись по лощине назад и поднялись на плато у скалы с белой полосой.