Геннадий Сорокин - Пропавших без вести – не награждать!

Пыль в луче света перед Лоскутовым дрогнула – значит, движение воздуха в холле изменилось. Что это может быть? Откуда появился сквозняк, неужели из подземелья?

Николай Егорович жестом показал Луке на бронированную дверь, потом на рот: мол, продолжай говорить дальше, не останавливайся.

– А еще в нашей деревне был случай, – Лукин снял с плеча автомат, отошел от Лоскутова к лестнице. – Пропал один мужик без вести, и жена его вышла замуж за соседа. А мужик возьми да и вернись – он, оказывается, в тюрьме сидел…

Бронированная дверь с грохотом распахнулась настежь, из нее в холл выбежали трое немцев с автоматами наперевес. Лоскутов дал по ним длинную очередь и отпрыгнул к стене, в сторону ворот.

Гитлеровцы, выскочив из узкого подземного хода в просторный холл, не успели быстро сориентироваться на открытом пространстве и вместо Лоскутова обстреляли проем в комнату отдыха.

Николай Егорович вновь нажал курок, но выстрела не последовало. Патроны кончились. Такое бывает, когда расслабишься после боя и вовремя не проверишь оружие.

Сверху, от лестницы, по немцам застрочил Лукин, но промазал.

Менять магазин под обстрелом врага – дохлое дело: пока вставишь новую обойму, пока передернешь затвор, пока изготовишься для стрельбы – противник сто раз успеет нашпиговать тебе грудь свинцом.

Схватив голой ладонью ППШ за раскаленный кожух, Лоскутов швырнул его в немцев и бросился через холл в караульное помещение, но, сделав шаг, споткнулся о щель в плите и упал.

Ближе всех к Николаю Егоровичу оказался рослый мужчина в черном комбинезоне. Он дал по Лоскутову длинную очередь из автомата, но взял прицел слишком низко и, естественно, промазал: стрелять по лежащему человеку надо длиной очередью снизу вверх, а не «веером» слева направо.

Лежа на полу, Лоскутов видел, как человек в комбинезоне стреляет по нему, держа автомат у бедра. Промахивается. Берет прицел выше и падает, схватившись за живот.

«Молодец, Лука, выручил!»

У входа в подземелье остался один немец. Он, решив, что Лоскутов убит, развернулся лицом к лестничному маршу и застрочил по Лукину короткими очередями.

Ошибка в объекте атаки стоила ему жизни – Николай Егорович одним движением выхватил из кобуры пистолет и прицельно, как в тире, расстрелял автоматчика.

И наступила тишина.

И первым звуком, который ее нарушил, было звяканье катящейся с лестницы гильзы.

Потом окружающий Лоскутова мир обрел звучание: в выбитых окнах второго этажа завывал усиливающийся на улице ветер, у входа в подвал стонал раненый. Цокая подковками на каблуках, в холл спустился Лукин.

– Все, что ли? – спросил он.

– Вроде бы да, – Николай Егорович подошел к немцам, забрал свой автомат, сменил магазин. – Ты как, Лука, цел?

– Э-э-э, – промычал в ответ Лукин, указывая рукой на вход в подвал.

Лоскутов обернулся. Бронированная дверь медленно закрывалась. Николай Егорович рванул к ней, но человек из подземелья опередил его – бросил в холл осколочную гранату.

– Атас! – Лоскутов одним прыжком заскочил в нишу к убитому часовому и втиснулся между ним и стеной. Лукин, по проторенной дорожке, драпанул по лестнице вверх.

От взрыва гранаты Николая Егоровича слегка оглушило. Не дожидаясь, пока пройдет звон в ушах, он поднялся, подбежал к двери. Так и есть, немец успел закрыть ее изнутри!

Злости Лоскутова не было предела. Он в ярости застучал кулаками по броне:

– Открой дверь, сволочь! Открой, подлец, хуже будет! Открой, я тебя живым оставлю! Слово офицера даю, я не стану тебя убивать…

Но дверь безмолвствовала.

Николай Егорович плюнул с досады, матерно выругался:

– Если эта тварь мне лодку сломает, клянусь партбилетом, я прикажу его живьем сжечь!

Хромая, подошел Лукин.

– Что с тобой, ты ранен? – спросил Лоскутов.

– Ранен. Стыдно сказать куда. В задницу.

– А ну, повернись! – по левой ягодице бывшего партизана расползалось темное пятно. – Лука, а как такую рану перевязывать? Лука, ты чего улыбаешься?

– Если бы ты знал, как я счастлив, Николай Егорович! Задница, она ведь все стерпит. А ведь могло бы с другой стороны прилететь! Вычищал бы сейчас яйца из штанов.

– Иди, продезинфицируй рану коньяком. Я разрешаю.

На улице перед замком упали первые крупные капли дождя.

Исход боя в центре острова решил начавшийся ливень. Не сговариваясь, противоборствующие стороны сменили позиции: немцы, прикрываясь стеной дождя, оставили оборонительные позиции у казарм и вдоль берега отошли на юг, к причалу, а русские покинули зенитную батарею.

Около трех часов дня отряд Монгола вошел в замок. Лоскутов с первого взгляда на промокших, смертельно уставших бойцов понял: либо он сейчас приведет людей в чувство, либо они расползутся по углам, и он до вечера не соберет их в единый кулак.

– Отряд, строиться! – скомандовал Николай Егорович.

Для построения в холле пришлось сдвинуть в угол упавшую люстру и занести в караульное помещение раздавленного ею десантника. Туда же, в караулку, поместили троих тяжелораненых.

– Я не вижу никого из группы Фомина, – сказал Лоскутов, осмотрев строй.

– До меня никто не дошел, – ответил Монгол. – Все, кто остался в живых, все здесь.

– Отряд, – обратился к бойцам Лоскутов, – я благодарю всех и каждого за смелость и решительность в бою, за мужество и героизм. Я все понимаю, я вижу, в каком вы состоянии, но сейчас не время расслабляться. Пока мы не выполним нашу главную цель – не уничтожим антенну излучателя, – считайте, что бой продолжается. Бойцы! Мы прошли только половину пути, пускай самую сложную и опасную, но половину. От выполнения оставшейся части задания зависит весь исход дела. Наш успех или неуспех зависит от каждого из вас, и я надеюсь, что меня никто не подведет.

Николай Егорович одернул полы гимнастерки, расправил плечи, приосанился.

– Отряд, смирно! – десантники подравнялись, поправили амуницию. – Вольно! До особого распоряжения комендантом замка я назначаю Лукина. Охрана, быт, питание – Лукин, все на тебе. Боков – лазарет, раненые. Отряд, разойдись! Монгол, за мной!

Николай Егорович и рейдовик уединились в офицерской комнате.

– Рассказывай! – Лоскутов протянул товарищу папиросу, дал прикурить.

Монгол, не выпуская папироски изо рта, скинул с себя всю одежду, насухо вытерся скатертью со стола.

– Значит, дело было так, – он скрутил в жгут кальсоны, отжал на пол, надел сырые на себя. – Немцы открыли огонь раньше, чем я подошел к батарее…

Докладывая командиру о ходе боя, Монгол выжимал одежду и заново одевался.

– Итого, Николай Егорович, я привел к тебе двух офицеров, пять боеспособных краснофлотцев, сапера, Мазура без уха, легкораненого Гагина, трех матросов и Короткову. Тяжелых ты видел сам. Погибшие… сам понимаешь: кто где лег, тот там и лежит. Мне не до того было. Минуту подожди, я сейчас.