Алексей Дубровин - Звонница [Повести и рассказы]

Мысль реагирует на окрик, замирает, и тут же в лабиринте мозга разливается липкая тьма, а вовне пропадают всякие звуки. Тишина оглушает. Однако с границы невидимых миров через несколько мгновений доносятся слова песни. Сначала едва слышимые. Их мощь постепенно нарастает: «Звезда любви, звезда волшебная, звезда моих минувших дней…» Психика научилась небезуспешно бороться со скрипучим лязганьем бдительной «стражи» и в противоборстве умудряется быстро вернуть позиции. Теперь молчит тень. Но она никуда не исчезла. Бродит здесь, рядом, чтобы не допустить пугающих ее вопросов: «Что произошло много лет назад? Понимают ли на материке по ту сторону океана, что при определенных обстоятельствах меняется все, включая убеждения?»

К слову сказать, внутреннее противостояние в моем сознании началось не сегодня. Когда? Не задумывался. Может, после одной из лирических встреч в этих уральских дебрях? Или с тех пор как голос певицы пробился в глубину моего сознания, где разбудил что-то очень личное? Наверно, после этого в нейронных вспышках почти затертой памяти впервые родились странные вопросы. И сразу посыпались советы: «Прекрати глупые размышления. Ты остаешься солдатом своей страны, и, кроме долга перед ней, ничего нет». Нечто разбуженное в глубине отмахивалось от советов «стражи», пока однажды в адрес тени не прозвучало: «Заткнулась бы». Но тень не обиделась. Ее функция — удерживать весь разум в равновесии — исполнялась без оглядки на эмоции, и она продолжила заботиться обо мне больше, чем мать заботится о ребенке: «Расстанься с никчемными грезами. Переключись, послушай Фрэнка Синатру». Тень-«стража» умела перевоплощаться в лекаря-психолога, понимающего, на чем сыграть! «Лекарь» знал обо мне все. Его терапия — тоже ветка в программе, содержащая в том числе радикальные методы лечения.

Может, пойти на упреждение и уничтожить надоевшую «стражу» одним взмахом? Не знаю… Пожимая плечами, я веду себя искренне: за тенью растянулась история длиною в жизнь. Мою жизнь. Программа с мантрами о долге и инстинкт самосохранения не позволяют уничтожить самого себя. В результате в голове вспыхивают и гаснут какие-то спонтанные размышления-споры: «Как быть? Безоблачный путь не случился. Фатальная ли это ошибка или роковая случайность?» — «Не выдумывай, ты солдат своей страны…» — «Доверился чужим рукам…» — «Помни о долге…» — «На острие охотничьего клинка осталась лишь бесконечная усталость ожидания». — «Ты исполняешь миссию»…

Пасмурно. И не разобрать, где больше: на душе или в окружающем мире? Небеса разверзлись на грани тьмы и рассвета, и вот уже полдень, а серые холодные нити продолжают заливать лес, тропы и, кажется, весь белый свет. Сумрачные клубы тумана раскинулись у самого крыльца жилища, отчего дополняют ощущение безбрежного океана. Один солнечный луч, хороший порыв ветра, и проявились бы контуры ближних елей. Но нет ни луча, ни ветра. Туман и плеск снаружи. Растет раздражение от советов о долге, а с ним наваливается апатия. Как ни странно, эти чувства мне на руку: «стража» вязнет в равнодушии.

Возле уха замурлыкала кошка. «Прости, Пеша. О тебе забыл. Прости. Не ждешь ничего, ничего не требуешь. Даже о корме своем не напоминаешь».

Отчего тень зациклилась на долге? Ах, да! Он — основа задачи, с которой началась моя вторая жизнь и на которой замкнулась. Длинный путь сложился из нескольких этапов. На одном из них я стер из памяти прежнего себя, изменив биографию. На этапе пребывания в оболочке двойника поработал над душой. Иссушил ли, отрекся ли от ее устоев, не столь важно. Зачем она? Сущность в своей трансформации достигла совершенства, когда полностью переродилась под отточенный для служения холодный клинок. Отсюда и звучит призыв: «Иных мыслей, кроме долга, быть не должно». И вот голос Анны Герман начал возвращать мою запрограммированную биомассу к человеческому облику с живыми чувствами. Но выныривает из какой-то щели тень-«стража» и продолжает нести околесицу о великой миссии. Мозг реагирует. Однако я не дам сознанию полностью погрузиться во тьму!

Пальцы мои сжимаются в кулаки — тень хитрит, скромно умалчивая о цене миссии. Переплатив тысячи раз, понимаю: мне по-прежнему дано довольствоваться только одним — «должен!», «должен!». В результате получается, что я до сих пор остаюсь в должниках. Упрек едва не произношу вслух: «Слышишь, страж, для выполнения ответственного задания я отрекся от своей жизни, от родителей. Они, наверно, забыли обо мне. Если и помнят, то не знают и тысячной доли истины. Поглаживают фотографию в рамке, молясь за „погибшего“ где-нибудь в Ираке Тома. Это для них он погиб, но среди мертвых его не опознал пока ни один апостол. Так кто кому должен?»

Без общения с живой природой мне часто становится не по себе. Вчера ходил на лесное озеро, долго смотрел на воду в разноцветных листьях, но плавающий красно-желтый ковер не растрогал. Обычные листья, отработанная часть моей картотеки. Если бы рядом звучали песни Герман, взгляд на тот покров определенно вызвал бы эмоции. Там, где голос Анны не слышен, властвует тень моего другого «я», сущности довольно эгоистичной и скучной. Сегодня, семнадцатого сентября, не получилось выбраться в лес, коль дороги и тропы ушли под воду. Но времени даром не теряю. Думаю. Ищу путь к свободе. Не так легко мне это дается.

Взгляд остановился на зеленой поверхности столешницы. Она пособница великих дел, их участник. И суетливо-мелочных тоже. Чего только не перевидала на своем веку! О чем она могла бы поведать?

Живет на белом свете ученый по имени Андрей. Плоды его многолетних трудов лежат в ста шестидесяти пеналах, хранящихся в стенном шкафу, в столе, в двух тумбочках. Андрей — это я. У него, то есть у меня, накоплена богатейшая картотека ботанических наблюдений за соцветиями, травами и прочими растениями уральского заповедника «Предгорье». Вот часть накоплений. Мои руки перебирают записи из картотеки. Да, прилично здесь набралось, на первый взгляд, незначащих материалов. Удивительно, как тяжел пенал с данными о липовом цвете. В карточках записаны сведения о двух тысячах лип заповедника. В стремлении выявить разницу между их соцветиями, листвой я облазил сотни деревьев снизу до верхушек. Однажды с верхнего яруса дерева разглядел в бинокль русский ракетный комплекс неизвестной модели. Лесная завеса скрыла технику, но я успел заметить длинные серые карандаши, в большом количестве расположенные на пусковых фермах.

Но зачем я вытащил на стол пенал о липовом цвете, если запланировал сегодня поработать по луговым цветам? Вот он, пенал под номером двадцать дробь пятьдесят три. В нем прижались друг к другу карточки о луговых цветах Предгорья, распускающихся в июле-августе. Это поверхностная картинка. Только я знаю, что за записями о зверобое и горошке мышином скрываются сведения о характеристиках воды и грунта на закрытой территории соседнего ракетного полигона.