Нгуен Динь Тхи - Разгневанная река

— Вот и работай тут, когда каждую минуту объявляют тревогу! — жаловалась она.

Действительно, сирены звучали так часто, что ханойцам надоело прятаться в убежища. Заслышав сирену, прохожие собирались в сквере на берегу озера и пережидали там тревогу, не желая спускаться в убежище, хотя оно было рядом. Улицы быстро опустели, лишь мальчишки-подростки — отчаянный народ — неслись на велосипедах что есть мочи, спеша добраться до дому или ближайшего убежища.

Хой, не обращая внимания на сирену, продолжал сидеть в шезлонге под старым замшелым деревом и болтать с продавщицей кокосового молока, которая, захватив с собой только кошелек с деньгами, тоже решила, по-видимому, переждать тревогу на улице. Она то и дело глядела в чистое голубое небо.

— Тут и не хочешь, а выйдешь из себя! Бомбить — так уж бомбили бы, и дело с концом, а то тянут за душу… Ой! Смотрите, они и вправду прилетели!..

И женщина, бледная от страха, бросилась бежать к ближайшей траншее, шлепая деревянными сандалиями. Хой тоже посмотрел на небо: самолеты летели звеньями, по три в каждом. Точно стая воронья, надвигались они на город. Хой ясно различал остроносые четырехмоторные машины с крыльями, похожими на концы коромысел. Американские «летающие крепости!» Надо поскорее убираться отсюда, а то, чего доброго, они и впрямь начнут бомбить Ханой. Заухали зенитки, не то французские, не то японские. В небе повисли клубы дыма, но черные птицы, рассредоточившись, медленно, угрожающе приближались к городу. Хой спрыгнул в траншею, когда увидел, как грозди черных точек отделились от «летающих крепостей». Гулко забилось сердце. Почему он должен сидеть здесь и ждать, когда сверху спустится смерть? Ведь если одна из этих черных точек упадет сюда, он исчезнет с лица земли! Хой продолжал внимательно следить за падающими бомбами, все, что происходило вокруг, воспринималось сейчас как в тумане. Кажется, пронесло! Бомбы должны были упасть где-то позади, за его спиной. Хой вздрогнул от оглушительных взрывов. Прошло минут пять, десять… Ничто больше не нарушало тишины…

Сирена возвестила отбой, и улицы заполнили прохожие. Выбравшись из траншеи, Хой вместе со всем потоком двинулся на Барабанную. Вот когда ему был необходим велосипед. Ладно, как только ему выплатят гонорар за сборник рассказов, нужно обязательно отложить донгов двадцать-тридцать и купить какой-нибудь, пусть даже допотопный, драндулет — лишь бы он передвигался. Если бомбежки не прекратятся, то в конце концов перестанут ходить и трамваи, и машины, и поезда.

…Откуда этот странный туман? Ветер гнал густые клубы, они плыли вдоль улицы, цеплялись за крыши, за деревья и в одну минуту поглотили солнечный свет, так что улица погрузилась в сумрак, как это бывает во время туманного рассвета. И тут Хоя вдруг осенило, что это за рыже-бурые клубы. Он содрогнулся: вот оно, зловещее дыхание войны!

Люди молча смотрели на облака пороховой гари, смешанной с известковой пылью, и в их взглядах ясно читалась мучительная мысль: кто знает, останемся ли сегодня в живых. И тут разнеслась страшная весть: бомбы упали в районе Мучной! Они бомбили Храм Литературы! Они разрушили мост Боде!

Хой ускорил шаги, и его подхватил поток, устремившийся в сторону квартала, который подвергся бомбардировке. Огромный район старого Ханоя, «города тридцати шести улиц», где находились торговые ряды: хлопчатобумажных изделий, посудные, веерные, лавки по продаже похоронных принадлежностей, паяльные, лудильные, металлоремонтные мастерские… длинные, тесные кривые улочки, насчитывавшие уже несколько веков, — все это напоминало сейчас разворошенный муравейник. И откуда только набежали люди! Они сновали, проталкивались то в одну, то в другую сторону, взволнованные, обеспокоенные. Хою стало нехорошо при мысли, что было бы, если бы американцы возобновили бомбардировку сейчас.

Но он не только не повернул назад, наоборот — прибавил шагу, и, чем ближе он подходил к развалинам, тем явственнее становилась страшная картина разрушений. Первое, что бросилось ему в глаза, были перепутанные обрывки проводов, валявшихся посреди улицы. С небольшого дома целиком слетела крыша, стены накренились, готовые обрушиться каждую минуту. С противоположного конца улицы, откуда неслись клубы дыма, бежало несколько человек. У одного в руках был таз, у другого — свернутая в рулон циновка, а может, одеяло, волосы у них были белые от известковой пыли, одежда порвана, в глазах застыл безумный ужас. Вот тут-то Хой и увидел первого раненого — какой-то мужчина окровавленным платком закрывал нижнюю половину лица, на сорочке расползлись свежие пятна крови. Он пробежал мимо Хоя, скользнув по нему невидящим взглядом, потом обернулся назад и что-то пробормотал. У Хоя все похолодело внутри. Он бросился туда, откуда несло дымом и гарью. В горле защипало от горького запаха пороха, и он ощутил во рту приторно-пресный вкус известковой пыли. Но Хой продолжал торопливо шагать, чувствуя, как под ногами хрустят осколки разбитого стекла. Дойдя до перекрестка, он остановился как вкопанный.

Целый квартал лежал перед ним в развалинах, и дальше, покуда хватал глаз, виднелись одни руины, отмечая путь самолетов. В этом жилом районе было, конечно, полно народу! Перекресток загородило поверженное дерево, он был завален балками разрушенных домов и обломками бетонных плит. Поперек узенькой улицы лежал бетонный фонарный столб, который смял своим концом радиатор стоявшей у тротуара машины. Несколько трехэтажных домов стояли наполовину разрушенные: в стенах зияли огромные проломы, среди развалин какого-то дома чудом уцелела винтовая лестница. Хой застыл на месте, глядя на картину разрушения, все виделось ему как в тумане. Вдруг глаза его расширились от ужаса: на тротуаре, почти у самых его ног, на груде битого кирпича и штукатурки он увидел посиневшую, вздувшуюся, оторванную кисть руки.

Хой внимательно осмотрелся и увидел трупы под развалинами. Под обломками стены лежал человек, уткнувшись лицом в землю и широко раскинув руки, словно желая обнять ее. Одежда с него была почти вся сорвана, голова и спина покрыты белой известковой пылью. В нескольких шагах сидел еще один, опираясь о стену, согнувшись чуть ли не пополам. Хой закрыл глаза, и у него невольно покатились слезы — жгучие слезы гнева и ненависти. И вдруг ему почудился стон. Неужели тот, что сидит у стены, еще жив? Хой бросился к нему.

Чья-то рука схватила его сзади за ворот. Хой резко обернулся и едва устоял на ногах от пощечины, которую ему отвесил здоровенный француз-полицейский.

— Ты что здесь делаешь? — заорал он в лицо Хою, наливаясь кровью. — Пришел поживиться?

— Болван! — вспыхнул Хой. — Там же раненые!