Нгуен Динь Тхи - Разгневанная река

Керосиновая лампа, немой свидетель всех его мук и терзаний, неизменный друг, с которым он не разлучался добрую половину жизни, бесстрастно струила свой желтый свет. Сколько ночей она вот так же освещала страницы книг, открывая ему, мальчишке, целые россыпи прекрасных мыслей. Шли годы, и постепенно гасли детские мечты. Однако в жизни скромного школьного учителя керосиновая лампа по-прежнему оставалась верной спутницей, при ее свете он читал ученические каракули, она словно поддерживала в нем волю к жизни, вселяла радость. Теперь он сменил работу учителя на писательский труд, не суливший ему ни прочного положения, ни верного заработка. Днем ему приходилось обивать пороги редакций, и только по ночам, при свете подруги-лампы, падавшем на чистый лист бумаги, Хой обретал свободу мысли, когда он мог предаваться печали или радости, сражаться со злом силою своего ума и сердца. А реальная, повседневная жизнь словно издевалась над ним. Там не было места беспомощному мечтателю, жалкому муравью в мире несбыточных иллюзий, букашке, придавленной судьбой. Только наедине с чистым листом, освещенным желтым светом лампы, он ощущал в себе силы, в нем пробуждались надежды и чаяния. В эти годы вся жизнь Хоя как бы сосредоточивалась в небольшом желтом круге, который вырывала лампа из ночного мрака. Не так уж часто выпадали на его долю вечера, когда он мог сидеть в кругу семьи, чувствуя рядом локоть жены, слушая милый лепет детей. Чаще приходилось ему коротать вечера в какой-нибудь загородной лачуге, где он влачил жизнь, полную лишений, одинокий, оторванный от родных, цепляющийся за несбыточные иллюзии.

Хой выкрутил фитиль. Ему хотелось отвлечься от этих невеселых дум, отогнать тоску. Нет, так нельзя! Надо работать! Однако, убедившись, что сегодня он уже не сможет приняться за работу, Хой решил почитать дневник Лока.

Как-то на днях Хой зашел к дяде, и тот сообщил, что Лока разрешили взять домой из больницы, где он лежал в палате для душевнобольных. Лок попал туда год назад после возвращения в Южный Вьетнам с камбоджийского фронта. «Почитай-ка, — сказал Дьем, передавая Хою дневник. — Здесь ты найдешь немало неожиданного. Я все ругал мальчишку, не подозревая, какие у него цели. А теперь уже поздно!»

Хой быстро перелистал страницы. Их было не так много. Первые страницы были исписаны старательным ученическим почерком, но ближе к концу строчки становились торопливыми и неразборчивыми.

«23.VII.40. Назначили в 6-й артполк колониальных войск командовать расчетом 75-миллиметрового орудия под началом лейтенанта Филиппа. Лейтенанту 31 год, носит усы. Осмотрел меня а головы до ног и сразу же заявил: «Ты должен помнить, что до сих пор в артиллерии никому из туземцев не давали унтер-офицерского звания. Погоны, которые ты получил, — особая милость правительства!» Да, я и без него знаю, что «грязные аннамиты» никогда не поднимались выше ефрейтора. Только нужда в войсках для охраны заморских колоний вынудила французов обучать нас военному делу. Итак, я начинаю жизнь «наемника». Поговаривают, что нас скоро отправят в Лангшон. Обстановка накалилась. Японцы держат свою дивизию у самой границы, прямо напротив Донгданга.

Вчера забежал к своим, принес сестренке конфет. Старика не было дома. Оно и к лучшему. Мы с ним разные люди. Стоит нам поговорить с минуту, как отец начинает кричать, и я тоже не выдерживаю. Но теперь, когда близится отъезд, стало почему-то вдруг жаль старика. Грустно. Скучаю по дому. Может быть, поэтому и решил вести дневник.

26.VIII. Мы в Дапкау… Вечер. Тоска смертная. Куда бы сходить? Может быть, на мост, к девочкам, вместе со всеми нашими?

29.VIII. Шли всю ночь, пока не добрались до Донгмо. Кругом горы. В местечке всего одна улица, дома кирпичные, но грязные. Капоки здесь огромные, деревья сплошь увиты лианами, их плети, как усы, свисают почти до земли. Все забито солдатами (французские легионеры и сенегальцы), полно вьючных животных и автомашин. Из каких полков только здесь нет солдат: и из 9-го пехотного, и из 5-го Иностранного легиона, избалованных европейцев ветеранов тоже хватает. Теснота, давка, кишат как муравьи в муравейнике.

30.VIII. Наконец-то выспался, отыгрался, что называется, за все! Вечером ходил смотреть село. Первый раз встречаю дома на сваях. Сержант Фабиани держится с откровенной наглостью. Ладно, я ему еще покажу! А пока лучше не обращать внимания. Своим же ребятам из расчета я, кажется, пришелся по душе. Дядюшка Кинь зовет меня не иначе как «господин командир», и я каждый раз чувствую, что краснею. Зуе на два года моложе меня, кончил всего шесть классов, но насколько лучше он разбирается в жизни!

3.IX. Ужасный переполох! Вчера объявлена всеобщая мобилизация в Индокитае. Говорят, японская делегация во главе с Нисихара ведет в Ханое переговоры. В ночь на 1 сентября нас перебросили в Донгданг. Мы с Зуе устроились на постой в одном из свайных домов. А среди ночи по ту сторону границы вдруг раздались орудийные залпы. Сон, конечно, как рукой сняло. Бежим к орудию. Расчет уже на месте, сидят, курят, слушают, как палят японцы, и ждут приказа. Стреляли из 90-миллиметровых орудий и минометов не меньше 120 калибра. Где уж тут нам со своими 75-миллиметровками!

Филипп, по-видимому, перебрал вечером коньяку и на чем свет поносил начальство, всех, начиная от генерал-губернатора Деку и главнокомандующего Мартина. «Видно, им жить надоело! — орал он. — С японцами шутки плохи! А расплачиваться за все придется нам, генералов это не коснется!» Когда надоело ругаться, он снова принялся за коньяк. Для храбрости, надо полагать.

В три часа все стихло.

17.IX. Вот уже две недели не притрагивался к дневнику. Столько событий, что было не до записей. Сегодня Филипп послал меня в Дапкау за боеприпасами и коньяком.

Расскажу вкратце, что произошло за эти дни. Ночью 5 сентября батальон японцев, маскируясь в лесу, пересек границу, и, проснувшись, мы обнаружили, что Донгданг окружен. От страха наши французики позеленели. Но враг, не сделав ни одного выстрела, в то же утро вернулся на свою сторону.

В Донгданг прибыл 1-й Тонкинский стрелковый полк. В Лангшоне тоже появились регулярные вьетнамские части. Вчера вечером встретил Х., он приехал с вьетнамским батальоном. Разговорились. Он высказал кое-какие соображения на тот случай, если начнется заваруха с японцами. Настроен по-боевому. А во мне — ничего, кроме растерянности.

Вечером в Дапкау было спокойно, точно в глубоком тылу. Однако девочки наши остались в этот вечер одни. Среди населения паника, многие удирают. Хотел напиться — не получилось. Махнул на все рукой и отправился к своей пассии. Ее зовут Нюнг. Настоящее ли это ее имя — не уверен. Недурна. Старше меня года на три-четыре. Знает несколько фраз по-французски. Смеялась, как сумасшедшая, когда узнала, что я еще не имел дела с женщинами. Выудила все деньги из кошелька. Договорились завтра встретиться снова. А ночью на меня напала вдруг такая тоска, что вернулся в лагерь. Сижу один, не могу заснуть. Что ждет меня впереди? Неизвестно.