Валентин Булгаков - На линии огня: Фронтовых дорог не выбирают. Воздушные разведчики. «Это было недавно, это было давно».Годы войны

В который раз перечитываю письмо Маши, полученное перед выпиской из госпиталя. «Когда получила похоронку на тебя, с ума чуть было не сошла. Потом отошла немного. Посмотрю на цветок у окна, а он зеленый… Помнишь, я писала тебе, что на тебя и брата Саньку посадила я два цветка и поставила их на подоконник… Сашкин завял — погиб он в первые дни войны. А твой — зеленый. Реву как дура и целую его. Живой мой Петушок, думаю. Тут один парень из мартеновского стал вязнуть ко мне. Отшила его, родной ты мой. Виталька все прихварывает. Он поцеловал это письмо папке… Вечно твоя Маша».

На рубеже Гжатск — Можайск смертельно ранили замполита полка Бориса Борисовича Эрлихмана. Убыл тяжелораненый замполит 9-й батареи Хомутник. Погиб командир взвода лейтенант Столяров. Комсомольский расчет сержанта Рыжева из 8-й батареи, уничтожив три вражеских танка и до пятидесяти солдат, пробиться к своим не смог. Бесстрашно сражался и погиб политрук 2-й батареи Майборода. Бомбы накрыли расчет орудия сержанта Оселяна. Недосчиталась трех расчетов наша батарея.

Даже знамя полка оказалось в опасности. Вот что писал об этом в дивизионной газете «Уничтожим врага» за ноябрь 1941 года писарь штаба полка В. Ерошкин: «…Мы пробивали себе дорогу огнем автоматов и гранатами. Осколки фашистских мин и пули пробили машину в нескольких местах, но мы, отстреливаясь, продолжали продвигаться вперед. С разрешения старшего лейтенанта П. П. Варганистова я вытащил знамя полка из машины и обернул им грудь под гимнастеркой. Я поклялся спасти знамя или же умереть с ним. Вражеским автоматчикам удалось отсечь меня от машины. Они стали обстреливать меня, но я ушел…»

Позже писарь В. Ерошкин за спасение знамени был награжден орденом Ленина.

В нашей батарее осталось два орудия. Одно, еще львовское, 85-миллиметровое. Второе, 57-миллиметровое, подобрали на поле боя. Березняк назначил меня наводчиком приблудной пушки.

Из старичков — я и Павел Багин.

…Ноябрь, сухой и белоснежный, сковал землю намертво. Немецкие танки теперь не жмутся к дорогам, шпарят прямиком через поля, по низинам и заболоченным местам. В морозном небе все чаще и чаще появляются и наши самолеты. Сами видели, как наш «ястребок» кокнул «мессера». Летун в нем сидел правильный. Его потом четверо пытались в клещи взять. Но не тут-то было. Не дался.

Отбили танковую атаку на деревню Акулово. Немец по-прежнему рвется на автомагистраль Минск — Москва. Но в атаках стало меньше ума, больше отчаянности.

В спешном порядке батарея переброшена северо-западнее Москвы. Бои здесь идут жестокие, и нас бросают на самые горячие точки, на танкоопасные участки. Особенно тяжелый бой мы выдержали 19 ноября.

Артиллерийский налет и бомбежку переждали в окопах, а густую цепь атакующей пехоты и танки встретили как полагается. «Катюши» подсобили.

Я не скажу, что немецкий солдат труслив. Нет! Не раз мы убеждались в этом. Но тут гренадеры назад бежали быстрей, чем вперед.

На другой день все началось снова… Пушки установлены в окопах пехоты. Все перемешалось. Снег и тот стал черным. Трупы, трупы. И танки. Стоят танки — не прошли! Здесь не прошли. Но мы уже знаем, что пал Клин, сдан Солнечногорск. Немцы наступают на Яхрому и Красную Поляну. Северо-западнее Москвы захвачены Льялово, Клушино, Холм… Холм в двадцати километрах от Москвы.

Полк срочно переброшен в район Черные Грязи, придан особой группе генерала Ф. Г. Ремизова, ведущей бои на реке Клязьме.

Много лет спустя военные историки отметят: «Особой ожесточенностью отличались бои на участке группы генерал-майора танковых войск Ремизова…» Батарея потеряла пять бойцов. Убит Петя Костылев из нашего расчета.

…Мы не спим уже несколько суток. Лица обожжены ветром и морозом. Глаза воспалены. Мы озверели от ненависти к врагу. Если сейчас Березняк даст команду: «Взять гранаты — и под танки!» — пойдем. И Березняк пойдет первым.

Прочитали заметку во фронтовой газете про воинов-сибиряков.

«На Звенигородском направлении 78-я и 87-я пехотные дивизии немцев создали угрозу разрыва стыка наших двух армий. Немецкое командование бросило в намечавшийся прорыв 252-ю пехотную дивизию, стремясь скорее достигнуть Волоколамского шоссе. Там же пытались прорваться 10-я танковая дивизия и моторизованная дивизия СС «Райх».

Положение спасла стрелковая дивизия сибиряков, прибывшая на фронт. Во весь рост, пренебрегая смертью, сибиряки пошли в контратаку, смяли врага и погнали его назад, и только спешно подтянутые немецкие войска сумели остановить этих чудо-богатырей».

Как сообщала газета, в записной книжке убитого немецкого обер-лейтенанта была обнаружена последняя его запись: «Мы не можем двигаться ни вперед, ни назад — кругом смерть. Перед нами цвет русской армии — сибиряки».

Мы тоже, сибиряки, конечно, гордимся этим.

…Есть пословица: «Чтобы человека узнать, надо с ним пуд соли съесть». Двадцать минут боя открывают тебя людям всего. И храбр ли ты, и умен ли ты, и сноровист ли, и честен ли, и готов ли подставить свою грудь, чтобы спасти другого?

Наверное, потому фронтовые друзья — самые верные друзья, кровные братья.

Автоматчики ворвались на командный пункт первого дивизиона. В рукопашной схватке разведчик Ваня Зверев грудью закрыл командира майора Кожевникова. А ведь безусым парнишкой был Ваня Зверев!

Густыми хлопьями валит снег. Через деревню Большие Вязьмы идет кавалерия. Снег лежит на бурках кавалеристов, на гривах и крупах лошадей. Кони всхрапывают, изредка тихо лязгает оружие. За сабельными и пулеметными эскадронами минометные батареи и легкая артиллерия. Корпус генерала Доватора. Мы готовимся пробить для конников брешь в немецкой обороне.

К полуночи подул сильный ветер. Поземка заметает тропы, дороги и огневые позиции. Сугроб накидало около землянки нашего расчета, придавило плащ-палатку, служащую дверью. Гудит железная печурка. В углу коптит лампа, изготовленная Багиным из гильзы сорокапятки. Бывают минуты, когда мы все молчим. Каждый думает о своем.

Я пытаюсь насвистеть полюбившийся мне мотив песни «Бьется в тесной печурке огонь». Хорошая песня. О солдате и для солдата. «До тебя мне дойти нелегко, а до смерти четыре шага…»

…Неладное творится с глазами.

От нечеловеческой физической и нервной нагрузки, систематического недосыпания в дни изнурительных оборонительных боев батарейцы маются куриной слепотой. Вечером ребята ходят как дети, цепочкой, держась один за другого. Чтобы избавиться от этой хвори, пьем заваренный отвар хвои. Гадость, конечно, но помогает.

Для меня, наводчика, отличное зрение — главное оружие. Оружие полагается содержать в порядке.