Валентин Булгаков - На линии огня: Фронтовых дорог не выбирают. Воздушные разведчики. «Это было недавно, это было давно».Годы войны

Конечно же, безответственное лихачество не имеет ничего общего с мастерством. А когда в самолете рядом с пилотом находятся другие члены экипажа, оно граничит с преступлением. Примерно так Мурылеву и сказал после посадки ледяным голосом командир нашей группы С. Колодяжный. И еще добавил, что в воздушной разведке, где от летчика требуется железная дисциплина, лихачам делать нечего. Да и мы, наблюдавшие этот полет, не могли промолчать. Проработали Мурылева так, что он, ожидавший услышать аплодисменты, явно перепугался и пообещал никогда больше подобного не демонстрировать. Впрочем, слово свое так и не сдержал, но об этом речь пойдет ниже…

Шли боевые будни полка. Каждый из них был по-своему наполнен событиями: радостными от успехов мрачными, а то и трагическими. Хотя, говоря по правде, последних в жизни полка, пожалуй, было значительно больше. Расскажу о некоторых из них.

4 октября 1942 года трем экипажам полка, где командирами были капитан С. Колодяжный, старший лейтенант И. Суворов и капитан И. Шурыгин лично генерал Д. Грендаль поставил задачу: произвести разведку войск противника вдоль побережья Рижского залива.

Задачи, которые поставил перед воздушными разведчиками генерал Грендаль, были не из легких. Так, экипажу И. Суворова надлежало в первую очередь проверить под Ленинградом южный участок блокадного фронта противника, где, по данным наземной разведки, он расположил дальнобойную артиллерию. Кроме того, от экипажа требовалось сфотографировать все замеченные по трассе полета новые полевые аэродромы и скопления бронетанковой техники врага.

Со всеми этими задачами Суворов и его боевые товарищи справились полностью. Потому и домой возвращались с хорошим настроением. Но примерно в двухстах километрах от линии фронта это настроение как рукой сняло: на «петлякова» бросилось сразу шесть «фокке-вульфов». Суворов включил форсаж и со снижением начал набирать скорость. Вошли в облачность, однако она оказалась с большими разрывами. Когда в очередной раз выскочили в такой разрыв, немецкие истребители оказались совсем рядом. Они мгновенно развернулись в сторону нашего самолета. Немецким летчикам, вероятно, казалось, что участь «петлякова» уже решена, и потому они не торопились открывать огонь. И Суворов сумел воспользоваться этим — резко направил машину вниз. «Фокке-вульфы» бросились следом. Теперь экипаж мог применить такое мощное оружие, как реактивные снаряды. Штурман дал залп, и ближайший истребитель, объятый пламенем, пошел к земле. Остальные самолеты противника бросились врассыпную. Опомнившись, они перегруппировались и взяли «петлякова» в клещи: расположились сверху, снизу и по бокам. Таким способом обычно принуждают самолет к вынужденной посадке. Суворов заметил, что «петлякова» разделяют с истребителем, летевшим ниже, всего несколько десятков метров. Он убрал газ, выпустил щитки и шасси. Сброшенной скорости оказалось достаточно, чтобы истребитель выскочил вперед «петлякова». А остальное, как говорится, было делом техники: Суворов поймал его в прицел и дал очередь. И еще один «фокке-вульф», объятый пламенем, закувыркался навстречу земле.

Через десять минут штурман дистанционной гранатой сбил третий истребитель. А потом сильный взрыв рядом с самолетом затряс его, завалил на бок. У Суворова потемнело в глазах, и он потерял сознание. Когда пришел в себя, увидел, что штурман Короленко убит (кстати, это был правнук русского писателя), правый мотор не работает, и вся плоскость охвачена огнем. Самолет разворачивало вправо, и он стал неуправляем. Он уже приготовился покинуть самолет с парашютом, как вдруг новый взрыв опять лишил его сознания. Очнулся Суворов от пронзительного свиста в ушах. Понял, что летит в воздухе, и судорожно дернул кольцо парашюта. Только когда над головой раскрылся белый купол, он огляделся: до земли оставалось совсем немного, рядом с ним падали унты, планшет, кобура с пистолетом, а чуть подальше — бронеспинка.

Приземлился посередине бескрайнего болота. Чтобы не утонуть, собрав последние силы, быстро отстегнул стропы парашюта и по распластанному полотнищу перебрался на кочку.

Сколько довелось просидеть Суворову на этой кочке, он не знал: несколько раз терял сознание. Однажды, как сквозь сон, услышал голоса людей. Чувство опасности мгновенно обострило слух, и тогда он уловил русскую речь, понял, что ищут его. И откуда появились силы! Суворов вскочил, закричал: «Я здесь! Идти сам не могу!..» Хотел еще что-то сказать, но не хватило воздуха. Широко раскрыл рот — оттуда… хлынула кровь.

Нашли Суворова красноармейцы, наблюдавшие за воздушным боем между «петляковым» и немецкими истребителями. Они бережно уложили летчика на парашют и доставили на фронтовой командный пункт. Там Суворов передал командованию результаты разведки и снова впал в беспамятство.

На другой день летчика завернули в тулуп, обули в валенки и уложили на телегу. Возница при медсанбате дед Назар повез его в прифронтовой госпиталь. Они ехали по проселочной дороге, которая проходила параллельно железной дороге Бологое — Асташково. Самолеты противника, постоянно бомбившие эту стратегически важную ветку, не поленились несколько раз обстрелять и ползущую по соседству с железнодорожным полотном телегу. К счастью, все обошлось благополучно. Сдав Суворова медикам, дед Назар забрал тулуп, валенки, или, как он сказал, «казенное имущество», и был таков. Эту подробность Суворов запомнил не случайно. Именно из-за отсутствия у него теплой одежды и обуви он так и не смог раньше времени сбежать из госпиталя в родной полк.

В госпитале Суворов пробыл около месяца. Хороший уход, лечение, а главное, горячее желание самого Суворова поскорее вернуться в строй сравнительно быстро помогли встать ему на ноги. Но на душе с каждым днем становилось все тревожнее. Дело в том, что он давно послал письмо командованию разведывательного полка, в котором рассказал о своих злоключениях, и попросил после выздоровления забрать его в Монино. Ответа почему-то не последовало.

Однажды Суворов встретил в госпитальном коридоре бывшего сокурсника по летной школе, а теперь комиссара истребительного полка Хованского. Разговорились, и Суворов попросил его помочь перебраться в родной полк. Тот пообещал. А через три дня Хованский сообщил, что с ближайшего аэродрома в подмосковный городок Раменское полетит военно-транспортный самолет и что экипаж согласен взять Суворова с собой. Оформив необходимые медицинские и другие документы, Суворов отправился на аэродром.

В Раменское транспортник доставил его без каких-либо осложнений, но вот дальше, по пути в родной полк, Суворов хлебнул лиха. Добираться пришлось в кузове попутной грузовой машины, а на летчике был комбинезон да госпитальные тапочки, голова совсем не прикрыта. И все это в жестокий февральский мороз.