Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

– Я понял тебя, Давидов сын, – покачал головой Царь. – Лишнего времени не потяну. Но решение приму по-царски, как подобает. Теперь уходи и постарайся меня больше не тревожить.

Целебровский встал, слегка поклонился и вышел, усмехаясь: это ж надо, довелось отвесить поклон уголовнику! Впрочем, когда дело требует, на что не пойдёшь! Он был уверен, что объехал Царя на кривой козе, задание ведомства будет выполнено. Разумеется, не ради предотвращения инородной экспансии нужны погромы. Они – способ завлечь Царя в сети сотрудничества. Важен первый шаг: коготочек увяз – всей птичке пропасть! А ещё они послужат целям прямо противоположным. Ненависть, поселившись в душах управляемых людей, будет взаимной. И начнут друг дружку резать – как грядки полоть; чем больше выполешь, тем легче и гуще новая поросль взойдёт. А уж она будет изначально подконтрольна и управляема.

Сколько ж ещё Руси переживать посягательства инородных? Как остервенело соревнуются они в своей унылой изобретательности! Неправдами выдают дочь крупного хазарского сановника за киевского князя, а потом шаг за шагом подталкивают Русь к крещению в византийскую веру. То есть, понуждают её принять веру за век до того разгромленного ими царства. Под видом миссионеров, якобы единственно правильно толкующих Писание, приходят из Греции двое «просветителей», главной целью которых была повсеместная замена исконно русской письменности на её многократно упрощённый латинизированный вариант. И удаётся! Почти повсеместно жгутся древние книги, переписываются летописи, изгоняются волхвы-учителя, а весь русский люд, начиная от князя, кончая челядью, учится читать-писать по-новому. Стравливая меж собой могущественнейшие русские роды, разжигают распрю, а после, отовсюду изымая старые летописи и вновь переписывая их наново, усобицу ту обзовут монгольским, или, того хуже, татаро-монгольским игом, обижая ни в чём не повинных татар и монголов. Руками польских панов, осевших при дворе московском, на протяжение десятилетий плетут интриги с целью изгнания древнейшего Царского Рода из Кремля, а когда это удаётся, почти сразу ввергают великую страну в новую смуту, а единственным выходом предлагают избрание на Царство новой династии, выпестованной в тех же келиях, где века и века плели интриги против Руси. Шаг за шагом отъединяют от могучего тела страны её восточные земли – продав Аляску, переписывая старые карты с русскими на карты с китайскими названиями. А для того пользуются услугами японского шпиона, бродящего по тайге под видом охотника-проводника, потом его же, шпиона возводят в ранг выдающегося литературного героя. И делает это предатель Родины офицер и путешественник, возомнивший себя, вдобавок, писателем. Тот самый, что, в сговоре со шпионом, составлял карты с чуждыми названиями, готовил России грядущее поражение в русско-японской войне. Заметая следы преступного сговора, он опознал в подброшенном трупе бродяги своего якобы убитого друга охотника… Сколь ещё предстоит вынести измен и посягательств, единым источником коих столетьями служит крошечный в масштабах планеты плацдарм в некогда исконно русской земле под названием Опалённый Стан [72] .

После четырёх лет колонии Меченый навсегда отучился от привычки к вещам. Обзаводиться на «зоне» личной собственностью обременительно. К концу своего второго срока он знал: полная свобода – это когда, в первую очередь, от личного имущества. Пока волею «перестроечных ветров» его и несколько сотен других «зэков» мотало из одного лагеря в другой, количество предметов, которые он мог бы считать своими, уменьшалось, уменьшалось, пока не свелось к нательному кресту. В ИТУ, куда его определили после первого суда, к крестикам относились настороженно, но посягать на них ни у кого рука не подымалась. Когда эту колонию расформировали, частично объединив с другой, а в основном разбросав контингент по разным «зонам», Меченому выпало за короткий срок поменять с десяток лагерей. Для замов по режиму приём остатков разогнанной колонии был головной болью. Людей перебрасывали с места на место, как мячик пинг-понга. Вот тогда Меченый столкнулся с тем, что даже на крест могут смотреть косо и пытаться лишить заключённого даже этой, последней собственности. В одном из лагерей начальник санитарной службы приказал ему расстаться с этим «куском металла» как предметом потенциально опасным для здоровья и «могущим быть использованным в качестве оружия». Отстаивая право на последнюю собственность, Роман угодил в карцер, где провёл трое суток без сна и воды. И неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы в это время не была открыта новая «зона», куда, в первую очередь, отправили тех, кого распихали из расформированного ИТУ. Прямо из ШИЗО пошатывающийся Меченый, с воспаленными глазами и трясущимися руками, попал в походную колонну и эшелоном был переправлен на новое место.

Потом там случился пожар, и погорельцев опять перебросили. Как было объявлено, временно. Пока не восстановят дотла сгоревшую «зону». Грязные полуразвалившиеся бараки, доставшиеся в наследство от сталинских времён, несли на себе неизгладимую печать ГУЛАГа, и, похоже, тюремное начальство было родом из тех же времён. Крайняя жестокость в обращении с отбывающими свой срок, скудное питание, ужасающая антисанитария сделали своё дело, и вскоре после прибытия «новичков» в лагере разразился бунт. Его зачинщиками оказались именно они. Прибывшие для усмирения мятежа спецподразделения МВД подавили восстание. Были жертвы. Всего через день после разгрома началось разбирательство. Понаехавшие многозвёздные «краснопёрые» были настроены решительно. Страну лихорадило, и, очевидно, сверху была дана команда всех зачинщиков наказать по максимальной строгости. Поскольку Меченый оказался среди них, за что уже поплатился побоями от соседей по бараку, ему выпал новый срок и новый этап. Однако несколько поднаторевший в собственной юридической защите осуждённый Попов грамотно и своевременно настрочил и смог переправить на волю жалобу с требованием нового рассмотрения дела, и через месяц был возвращён на прежнюю «зону», к чему именно сам и не стремился. Но логика в этом была. Иезуитская логика: ты, мол, против приговора, так получи обратно «сталинскую колонию»! Разбирательство по новой признало его виновным, но срок скостили до полутора лет. Вдобавок, оставили на месте. Он уже приготовился досиживать, наконец, «до звонка» без новых приключений и перемещений, как внезапно был вызван в оперчасть.

За столом, до такой степени внушительным, что казалось, будто кроме него в кабинете ничего нет, хотя там были ещё три стула, книжная полка и вентилятор на длинной ноге, восседал не менее габаритный мужчина. Гладко зачёсанные на затылок вполне ещё густые седые волосы с желтизной скорее выдавали человека гражданского, но на могучих плечах красовались погоны полковника, а по петлицам кителя на спинке стула Роман не смог определить рода службы.