Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

Ровно за минуту до двух часов дня главврач «Дурки» появился возле шлагбаума, разделяющего две территории внутри одной. Достав из кармана пластиковую карту, которую надлежало вложить в соответствующую прорезь, как троллейбусный талон в компостер, Бессонов повертел её в руках и медленно поднёс к нужному месту на опоре шлагбаума. Карточка втянулась в прорезь, мигнула сигнальная лампочка, перекладина поползла вверх, обозначая путь открытым, а стоящий рядом часовой козырнул Глебу Викторовичу по-армейски. Главный улыбнулся, принял возвратившуюся прямо в руку пластиковую карточку и зашагал по дорожке ко входу в загадочный корпус. За его действиями из окна второго этажа внимательно наблюдали глаза, прикрытые дымчатыми стеклами изящных очков в тонкой никелированной оправе.

В фойе 13-го корпуса Бессонова ждал майор Смирнов. Коротко поприветствовав вошедшего, он молча предложил следовать за собой. Сначала прямым коридором, обитым синтетическим материалом, начисто поглощающим звук, отчего казалось, что идут в мягких тапочках по ковру. Затем лифтом, мягкий ход которого не давал понять, едут вверх или вниз. Далее – таким же коридором в противоположную сторону. По ходу движения главный отметил: коридор довольно длинный, а дверей не видно – уж не тоннель ли? Впрочем, окна на лестнице смотрят во двор, значит, они над поверхностью земли, а не под нею. Двигались быстро; замечать подробности было некогда. Остановились вдруг. Бессонов даже наскочил на спину впереди шедшего Смирнова. Вокруг ни дверей, ни боковых коридоров, ни лифта. Майор быстрым движением руки вдоль стены привел в действие механизм, стена поползла в сторону, открыв уютный кабинет: письменный стол, телефон, хорошее офисное кресло, шкаф, книжная полка.

– Прошу вас, доктор, в ваши апартаменты.

Они вошли… Главврач огляделся по сторонам и заметил:

– А что здесь с окнами?

– Обычная мера предосторожности, Глеб Викторович, – отозвался майор, отдёргивая шторы и демонстрируя Бессонову плотно закрытые жалюзи на окошке. – Эта решётка, заметьте, ажурная, я бы сказал, какая-то домашняя. Вы жили когда-нибудь на первом этаже?

Главный отрицательно покачал головой. Он продолжал с плохо скрываемым разочарованием разглядывать открывшееся ему окно, скорее похожее на атрибут одиночной камеры, чем кабинета главного врача. Будто угадав его мысли, Смирнов с улыбкой сделал попытку оправдать увиденное Бессоновым:

– Здесь, конечно, не кабинет главврача, но всё же и не КПЗ [31] . Чувствуйте себя, как дома… но не забывайте, что в гостях.

Ирония майора не понравилась Бессонову. Он бросил:

– У кого? – вот вопрос.

– Ну, будем считать, у меня. Располагайтесь. Поговорим о деле, – не обращая внимания на тон собеседника, ответил Смирнов и придвинул к себе одиноко стоящий напротив письменного стола стул. – Сейчас инструктор разъяснит особенности работы в нашем корпусе, ваши права и обязанности. Вы подпишете некоторые документы, после чего вам вручат вашу должностную инструкцию.

– Не понял, – воздел бровь Бессонов. – Кажется, я подписывал её при назначении на свою должность.

– У нас вы будете совместителем. Кстати, – майор двусмысленно хмыкнул, – случай единственный в своем роде, поскольку в нашей системе совместителей называют несколько иначе… Да-а! И уважением в обществе они как-то, сами понимаете, не пользуются.

– Вы имеете в виду стукачей? – в лоб задал вопрос Глеб Викторович, но ответа не получил: в дверь без стука вошел мужчина лет тридцати пяти, начисто лишённый какой бы то ни было растительности на гладком и круглом лице, единственной достопримечательностью на котором был короткий слегка вздёрнутый в веснушках нос. Кивком поприветствовав Бессонова и Смирнова, он протянул первому серую кожаную папку с грифом «Секретно. Из здания не выносить. Копий не снимать».

– Вот, собственно, оно и есть, – нараспев произнёс майор, кивком головы удаляя вошедшего, на что тот беззвучно покинул помещение. – Читайте. Я покуда вас оставлю.

Чтение привело опытного психиатра в забытое им состояние. Будто он снова маленький мальчик. Яблоневый сад, набухший ароматными плодами, манит к себе, но ему не оторваться от книги, оставленной родителями на столе. Книга не детская, оттого ещё более привлекательная, и хотя половину слов он понять не может, он читает её запоем. Строчки прыгают перед глазами, он торопится прочесть как можно больше, пока не вернулись отец с матерью: нельзя, чтобы они застали его за этой взрослой книгой толщиной в два его кулачка. Страсть к чтению, пробудившаяся минувшей осенью, захватила его с такою всесокрушающей силой, что никакая угроза наказания не может оторвать от запретной взрослой книги. Вот он перелистывает страницу, и никак не может понять, напоровшись глазами на красочную картинку: что же это такое делают два человека, изображённые на ней? И почему, несмотря на явную чудовищность положения их тел, их лица, судя по их выражению, свидетельствуют о высшей степени удовольствия. За то хорошо понятен схематизм следующего изображения, представляющего человека в разрезе. Страсть как интересно разглядывать, что там у него внутри. Вот уж никогда бы не подумал маленький Глебушка, что мужчина и женщина в разрезе так серьёзно различны меж собой…

Быть может, именно тогда, памятным летом 1930 года восьмилетний сын земского врача Виктора Даниловича и медицинской сестры Алевтины Кузьминичны Бессоновых осознал свою будущую профессию. Не сразу вышел он на путь, что привёл его в итоге в клинику на Березовой. Была учёба на военного врача, прерванная жестокой практикой. Летом 41-го младший лейтенант медслужбы ушёл на фронт, и до августа 45-го, встреченного им на берегу Тихого Океана, спасать человеческие тела, вырванные из пекла войны было его ежедневным ратным делом. Когда нелепое ранение вывело из строя молодого военврача, до окончания войны оставались дни. Капитан Бессонов был отправлен в запас, прошел курс лечения в Новосибирске, где остался ещё на пять лет. Поняв, что врачевание тел не главная цель, он решил заняться психиатрией. Поступил в Новосибирский медицинский институт, экстерном окончил и получил назначение в одну из областных детских психиатрических клиник. Тяжёлое назначение. Коллеги посматривали с сочувствием и никак не могли взять в толк, откуда такая немилость у начальства к ветерану войны, орденоносцу, имеющему за плечами хороший практический опыт. А Глеб Викторович безропотно воспринял назначение и с головой окунулся в дело, к которому шел годы. Потом была работа в судебно-психиатрической экспертизе, куда его занесло сразу после защиты кандидатской диссертации. Кто надоумил начать исследования и защищаться, Бессонов не помнил. Оторванный от академической науки, всецело погружённый в довольно неприглядную практику, он начал работу над книгой, которую сначала и не хотел отдавать рецензентам. Была осень 1959-го. Страна переживала странное время не то подъёма, не то угара. В воздухе витали невероятные идеи, что и в бредовом сне не привиделись бы ни Жюлю Верну, ни Герберту Уэллсу. Фантастические успехи советской науки на всех направлениях, колоссальный рост промышленности, энтузиазм народа, в полной мере осознающего себя Победителем – это кружило голову, добавляя дерзости почти всякому учёному. Тема, избранная Бессоновым, была никем, как ему казалось, до него не проработана, чрезвычайно, как он считал, актуальна и выводила одним фактом обращения к себе советскую науку о душе на новый уровень. Недавно запретный Зигмунд Фрейд уже становился в определённых кругах модным автором, и многое в диссертации Г. В. Бессонова «Наследственный фактор в природе половых расстройств» было с восторгом почерпнуто им в трудах великого австрийского еврея. Работа над диссертацией совпала с довольно поздней, по меркам современного советского человека, женитьбой. Хотя сорок один – самый сок для мужчины, все сверстники Бессонова, кому посчастливилось уцелеть в горниле войны, уже растили детей. Рождение первенца совпало с днем защиты. А через день свежеиспечённого, но пока не утверждённого ВАК [32] кандидата наук и счастливого папашу пригласили в кабинет партбюро и задали вопрос: «Как могло получиться, уважаемый Глеб Викторович, что вы, фронтовик, орденоносец, кандидат наук, советский врач, до сих пор не коммунист?». Бессонов не нашёлся, что ответить. Просто так получилось!.. И ему предложили, в качестве партийного поручения кандидату в члены КПСС, поработать в системе судебной медицины, где как раз острая нехватка специалистов соответствующего профиля. Как говорится, не откажешься. Пришлось менять только-только налаживающийся семейный быт, переезжать на новое место и начинать всё сначала. Представлений о том, как должны работать судебные медики, у Бессонова практически не было. К счастью, нашёлся хороший наставник, престарелый профессор, кажется, помнивший Керенского, который дал ему почитать Ломброзо, Кьеркегора [33] , а также надоумил познакомиться с творчеством Де Сада и почему-то Достоевского, которые, как потом выяснилось, существенно помогли Бессонову в работе на новом поприще. Успешной она, увы, не оказалась. Видно, это оценило и партруководство, ибо предложений о вступлении в партию более не поступало, о нём словно забыли.