Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

Как опытный психиатр, он, машинально проанализировав собственное состояние, сказал себе: «Прекрати! Это начало мании преследования на почве стресса!» – и мысли сами собой выключились. Все.

Июньским утром Андрей вновь оказался дома в своём «ботаническом саду». Почти два месяца в больнице изменили его и внешне и внутренне. В густой шевелюре появились яркие серебряные нити, под глазами вдоль крыльев носа пробежала резкая морщина, будто бы обозначившая переход мужчины в новое состояние духа и возраста плоти. Такими складками награждается лицо человека, перенесшего на своём пути тяжёлую потерю и оттого либо ожесточившегося, либо обретшего мудрость. Взрыв в подземном переходе, заставший ветерана боевых действий врасплох, не прибавил ему знаний о слепой жестокости этого мира, но взгляд на жизнь переменил; потому внешние метаморфозы не были в противоречии с внутренними.

Маша, разыскав Андрея через пару часов после сделанной ему операции в отделении нейрохирургии больницы скорой помощи, провела рядом с ним несколько суток и буквально отмолила его. Врач, осматривающий тяжело контуженого пациента, удивлялся. Такое в его практике было впервые: человек, которому, если и не суждено всю оставшуюся жизнь провести «овощем», то, по крайней мере, предуготован крайне тяжёлый путь медленного и постепенного восстановления нормальных функций существования, не по дням, а по часам возвращался в привычное русло человеческого существования. Застав девушку в коридоре в ту редкую минуту, когда она отлучалась от больного по нужде, он спросил, не занимается ли она оккультными практиками. Ну, не может быть, чтобы безнадёжный больной так стремительно шёл на поправку без вмешательства сверхъестественных сил! Маша рассмеялась, отвечая, что просто знает, что такое женщина и что такое мужчина. Врач только развёл руками. Мало того, что по поводу раненного ему через день проедали плешь репортёры падких до жареного газетёнок, мало того, что о состоянии его здоровья периодически справлялись коллеги из «Дурки», где, оказывается, наблюдается злополучный ветеран, так ещё и в сиделках у него оказалась настоящая ведьма! В общем, едва появилась возможность выписать Долина, он был тут же выписан, хотя до полного излечения и восстановления было явно далеко. Однако, оказавшись дома, Андрей пошёл на поправку стремительно. На следующий же день запахи родной квартиры возвратили его в этот мир настолько, что он заговорил. Первое, что он сказал, увидев подле себя любимую девушку, было:

– Машенька, давай поженимся!

Она, сквозь слёзы, распиравшие изнутри, еле выдавила из себя: «Давай».

И тут же добавила:

– Но ты, Андрюша, сначала поправляйся, ты мне нужен живым и здоровым. Пусть у тебя всё будет в полном порядке!

Две недели он постепенно приходил в себя. Возвращались давно забытые ощущения – из далёкого детства. Радость движения, радость обоняния, радость слуха и осязания. Раз в неделю посещая поликлинику и выслушивая рекомендации невропатолога, психолога, терапевта, Андрей улыбался, чем то и дело вызывал недоумение наблюдающих его врачей. И невдомёк им было, что он, выпав из жизни на несколько месяцев, просто счастлив. Пару раз его навещал Беллерман. Андрей спокойно общался с ним, не испытывая ни прежнего необъяснимого влечения к этому загадочному человеку, которому так не идёт белый халат, ни отвращения, ни страха. Один из врачей, каких в последнее время с избытком. Только и всего! Во сне к нему приходили видения забытой юности. Сюжеты снов возвращали в счастливую предармейскую пору, когда он, всецело посвятив себя альпинизму, каждые выходные выезжал на скалы за шестдесят километров от города для тренировок, а летом поднимался на вершины Кавказа в составе молодежных групп. Рядом с ним в этих снах всегда присутствовал отец, только лицо его было закрыто от внутреннего взора. Как часто бывает во сне, образ узнавался не по внешности, а по внутреннему ощущению. Сны были светлыми и радостными, независимо от сюжетных поворотов. И не было в них ни одного эпизода из военного прошлого. Иногда приходили красочные видения неизвестных городов, утопающих в глубокой зелени, покрывшей живописные холмы с прекрасными архитектурными сооружениями, увлекательными поворотами извилистых улочек и запоминающимися памятниками на площадях. Иногда он шёл лыжными тропами через припорошённый снегом сосняк, освещённый ярким зимним солнцем. А иногда оказывался в каком-то интересном доме с винтовыми лестницами, обрамлёнными ажурными литыми перилами, держась за которые он неспешно поднимался вверх, предвкушая на самом верху встречу с чем-то прекрасным.

Дни были столь же радостны, как ночи. Рядом всегда была Маша. Не задерживаясь после работы, как прежде, она всё свободное время проводила с ним, без конца рассказывая ему о себе, о своей семье, о своих самых запомнившихся детских впечатлениях. Прежняя дистанция, установленная между ними, исчезла. Хранившая тайну о себе девушка раскрывала теперь перед ним все детали собственной прежней жизни, с каждым новым раскрытым секретом делаясь всё ближе и ближе. Андрей не знал лишь единственной тайны её прошлого – истории её отношений с Романом. В свою очередь, Долин, у которого вдруг раскрылась память и проявились в ней воспоминания о временах, давным-давно канувших в безвозвратное прошлое, делился с любимой рассказами о себе. И чем больше они открывали друг друга из этих долгих, как осенний дождь, рассказов, тем ближе становились. Счастье наполняло душу Андрея и Маши, и уже к середине июля он восстановился настолько, что готов был возобновить поиск подходящей работы. О том, что у него уже был готовый план возвратиться в кооператив, оставив и редколлегию «Памяти», и штаб фонда, Андрей вспомнить не смог. Эта мысль шла с ним рядом по судьбоносному маршруту в тот роковой день, где и когда его настиг взрыв. Посттравматическая амнезия [35] , диагноз, поставленный ему в поликлинике одним из первых, нередко затрагивает именно те куски времени, что непосредственно предшествуют травме. Заботливая природа прячет от нас то, что может причинить наибольшие страдания. Но нередко, пряча, что нужно спрятать, прихватывает и то, что следовало бы оставить. Впрочем, от того, что Андрей не помнил о принятом решении, никому, в том числе, ему самому не было ни жарко, ни холодно. В конце концов, возвращение в «Шурави» было делом, во-первых, личным, а во-вторых, вполне просчитываемым. Не вспомнив о своём решении, Долин вновь заново к нему пришёл. И высказал Маше. Она с радостью поддержала его, примолвив, что всё то время, что он крутился в «чёртовой редколлегии», видела, как ему это трудно и даже противно. Он с лёгким изумлением вскинул свои серо-голубые глаза и подумал: «Надо же! Сам бы ни за что не сформулировал! Всё ж, у неё особенный ум». А вслух сказал: