Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

– Всё, что вы говорите, Глеб Викторович, резонно, абсолютно резонно, но я же говорил вам: директива!

В клинике были свой Гитлер, пара Лениных, Карл Маркс, трое Горбачёвых, один из которых даже имел сходную пигментацию на лысине, четверо Ельциных, Рейган, Чарли Чаплин, другие персонажи, каждый из которых настолько вошел в свой образ, что зачастую его было не отличить от оригинала. Гитлер и Маркс могли часами болтать по-немецки, причем и урожденный житель Баварии не признал бы в них иностранцев. Чаплин устраивал такие головоломные трюки, на которые у настоящего Чарли уходили месяцы тренировок. И так далее. Когда Беллерман утверждал тему диссертации старшего научного сотрудника Ланда и согласовывал тему с Бессоновым, которого пригласил выступить на защите оппонентом, они обсуждали, в числе прочего, стоит ли размещать наблюдаемых «шизиков», играющих в своих любимых героев, в общей массе подопечных клиники, в других корпусах, или следует изначально оградить их от досужего постороннего взгляда. Главврач сам сказал, что, строго говоря, самый факт присутствия двойников является будоражащим воображение, и лучше их всё-таки изолировать от остального мира. Так тема стала закрытой, чего, собственно, и добивался Беллерман. Но благословил секретность человек сугубо гражданский, что также соответствовало его планам. Владислав Янович с момента, как начмед Смирнов привлёк негодующего Бессонова к непосредственной работе со спецконтингентом секретного корпуса, вёл незаметную игру по созданию имиджа открытости при сохранении фактической секретности. Первым делом был устранен шлагбаум с будкой вооружённого охранника перед корпусом. Вместо него в фонарные столбы были вмонтированы миниатюрные видеоглазки, транслирующие сигнал на мониторы, за которыми такие же вооруженные охранники сидели день и ночь, ведя наблюдение вдали от глаз людских, в специально оборудованном флигеле. Во-вторых, Бессонов и некто Иванов из страхового стола получили право беспрепятственного прохода на территорию корпуса, с какой целью им был выписан соответствующий пропуск. Правда, оба прошли тщательную психологическую обработку и подписали ряд обязательств, в том числе пункт о «неразглашении». Но это детали! Наконец, был изменен маршрут передвижения транспортных средств по территории. Раньше автомобилям техперсонала запрещался проезд мимо окон 13-го корпуса, за исключением двух рейсов: мусоровоз строго по расписанию вывозил отходы, и по спецвызову сантранспорт подвозил или вывозил пациентов – кого на выписку, кого в места иные. Теперь табу на проезд отменили, но никто и не догадывался, что это мало что меняло. Поскольку с некоторых пор специалисты 13-го корпуса открыли для технического персонала «Дурки» кабинет психологической разгрузки, где, помимо оздоровительных процедур, ненавязчиво внедряли служащим разные идеи. Причем методы психологического кодирования в корпусе Беллермана разработали виртуозные: ни один из служащих за два года работы кабинета не заподозрил, что его «обрабатывают», и не нарушил внушенного ему обязательства. Кстати, приказ о создании кабинета подписал Бессонов, и все были очень рады такой новинке, усматривая в ней только социальную пользу. Теперь же Глеба Викторовича подводили к тому, чтобы он, а не специалисты в военной форме, санкционировал прекращение пожизненной, как он считал, изоляции несчастных двойников, среди коих вряд ли есть здоровые или хотя бы излечимые люди.

Бессонов понимал, что санкционируй он сейчас перевод «двойников» на вольные хлеба, и любой инцидент, могущий произойти с участием какого-нибудь лже-Ельцина или какой-нибудь лже-Горбачёвой, спишут на его некомпетентность. Хитро! Потому тянул с подписанием приказа уже две недели.

– Я хочу подробнее ознакомиться с историями болезни.

– Умница, Глеб Викторович! – воскликнул Беллерман. – Но вы же их всех видели сами, наших двойников. И сами изволите сомневаться, что наших подопечных возможно вылечить. Как такое может изречь врач, чья священная обязанность добиваться излечения?

– Не надо ловить меня на слове, Владислав Янович! Зачем вам моя санкция? Вы умеете принимать и проводить в жизнь решения вполне самостоятельно. Даже если я не подпишу приказ, вы всё равно сделаете так, как…

– Так-так, – поспешил перебить главврача Беллерман и заметил:

– В нашей работе, учтите, ничего, подчёркиваю – ни-че-го – несамостоятельного нет и быть не может. По определению. Вы сами, Глеб Викторович, не так давно могли убедиться, что мы всегда правы, особенно, когда ошибаемся. Я не хотел бы действовать вам на нервы, дорогой Глеб Викторович, тем более, когда вы не вполне здоровы. Но напомню, что уровень сложности и ответственности нашей и Вашей работы не сопоставимы. Поэтому я воспринимаю вашу реплику просто как констатацию очевидного, а не как попытку в чём-либо нас укорить. Вы согласны со мной?

– Я не очень понимаю, вам нужно, чтобы я санкционировал срочную выписку или вы хотите в чём-то меня убедить?

– Признаться, я ждал вас на работе ещё сегодня. Неужели вас до сих пор не выписали? – вместо ответа переспросил Беллерман, и Бессонов почувствовал, как у него занемел затылок. Не хватало ещё, чтоб этот бес справился в поликлинике о его визите к врачу. Совладав с собой, он ответил ровным голосом:

– Позволю себе напомнить вам, уважаемый Владислав Янович, что обычно в это время я вообще нахожусь в отпуске.

– Обычно, – повторил Беллерман, – да только сейчас время-то больно необычное. У нас директива. Мы должны ей подчиниться. А вы – как врач, как высококлассный специалист, как должностное лицо, – в третий раз повторенное, это словосочетание вонзилось в уши Бессонова, точно гвоздик в темечко, – вы, ко всему прочему, подписавший с нами ряд соглашений, должны придать исполнению этой директивы рамки приличия. Я понятно говорю?

– Понятно, – спокойно ответил Бессонов. Чего ему, психиатру, только что отпраздновавшему свой 69-й день рождения, комплексовать перед чьим-то не совсем обычным взглядом, не совсем обычной манерой говорить и не совсем обычными приёмами в общении! Он отдавал себе отчёт и в том, что в 13-м корпусе специалисты, владеющие хотя бы первичными навыками психологического воздействия, обученные этому в своих неведомых тайных академиях, что эти специалисты представляют в своем лице могущественное ведомство, которому бессмысленно противопоставлять себя, но и бояться столь же бессмысленно.

– Значит, я так понимаю, – заключил Беллерман, и в голосе его слышалась ироническая улыбка, – что гражданская медицина возражает против освобождения контингента этой группы из-под стражи?

– Возражает, – вздохнул Бессонов и собирался повесить трубку, но собеседник на противоположном конце линии опередил его: