Любомир Дмитерко - Последние километры [Роман]

Терпугову по пути следования уже встречались собранные в колонну полонянки, и Алексей Игнатьевич приобрел определенный опыт в этом деле.

Прежде всего стихийный праздник он превратил в организованный митинг. Березовский сомневался, стоит ли это делать в данной ситуации, однако не стал возражать — он занялся распределением боеприпасов и горючего.

Терпугов не ошибся, полонянки слушали очень внимательно. Они снова почувствовали себя частицей великой Родины, причастными к ее могуществу, славе, к близкой победе над врагом. В глазах у многих девушек засверкали слезы гордости и счастья. Под конец митинга появился инструктор политотдела по комсомольской работе старший лейтенант Яша Горошко. Вид у него был воинственный: на плече — автомат, в кобуре — трофейный парабеллум, на боку — планшет с картами и набором разноцветных карандашей.

В толпе полонянок он сразу же заметил стройную Катерину, безошибочно угадав в ней врожденного вожака. Как только замполит закончил речь, Яша и Катерина принялись составлять списки девчат по группам: нужно ведь всех накормить, устроить на ночь, а завтра раздобыть транспорт для отправки их на Родину. В блокноте старшего лейтенанта красным карандашом подчеркнуты слова: «Поговорить с Майстренко относительно машин». Горошко знал, что разгружающиеся сейчас машины рано утром будут возвращаться в тыл, на армейские базы.

Кардинал и Чубчик возвратились в часть не одни: с ними пришли четверо немцев. По приказу фашистского командования заминированный город должен был взлететь на воздух, поэтому населению под угрозой оружия было приказано спешно покинуть его, точнее, остаткам населения, ибо все, у кого были родственники в центральных районах или кто чувствовал за собой какую-нибудь провинность, удрали без напоминания. Оставались в городе лишь очень старые, больные и те, кому некуда было деваться. Вот из таких горожан и состояла эта случайная делегация. С бойцами немцы объяснялись при помощи Кардинала, знавшего немного язык, однако для серьезной беседы с комбригом нужен был настоящий переводчик. И тут оказалось, что Катерина Прокопчук хорошо знает немецкий язык. Последние месяцы девушка работала в патриархальной семье, осевшей в Обервальде. Профессор Шаубе уезжать с насиженного места не захотел — вместе с женой и племянницей он остался в городе. Сейчас Шаубе возглавлял делегацию. Это был небольшого роста пожилой, измученный человек с поблекшим лицом, на котором светились умные, наблюдательные глаза. Профессор опирался на толстую трость со множеством металлических пластинок, на которых были выгравированы названия различных городов, посещенных им.

— Профессор Фридрих Шаубе, — представила его Катерина Прокопчук, — мой хозяин.

Девушка смутилась и, зардевшись, добавила:

— Бывший…

— Я надеюсь, что фрейлейн Катрин не в обиде на меня? — с достоинством произнес профессор.

Катерина перевела его слова и от себя добавила, что профессор действительно был неплохим человеком. Трое других членов делегации одобрительно кивали головой. Профессор называл их, а Катерина переводила:

— Владелец парикмахерской Иоганн Мангейм.

— Владелец слесарной мастерской Вольф Пабст.

— Пианист Амедей Розенкранц.

Пианист еще был молод, выглядел лет на тридцать. Кисти обеих рук у него были ампутированы. Как в дальнейшем выяснилось, они были отморожены под Сталинградом. Парикмахер и слесарь были в таком возрасте, что не подходили даже под тотальную мобилизацию. Каждое слово профессора они дружно сопровождали кивками головы. Пианист стоял несколько в сторонке — высокий, хмурый, углубленный в себя.

Почувствовав благожелательное к себе отношение, профессор откровенно признался: все они приготовились к смерти и поэтому были очень удивлены, что советские солдаты не стреляли в них. В разговор включился полковник Терпугов, поручив заботы о дальнейшей судьбе полонянок Яше Горошко и сотрудникам вновь сформированной комендатуры.

Фридрих Шаубе пригласил «господ полковников» к себе на ужин. Это было для Березовского неожиданным. Сожженные дома, безлюдные кварталы — все это было очень знакомо и привычно. Разговоры о взаимоотношениях с немцами — отцами и женами тех, кто совершал в годы войны преступления на советской территории, отошли на второй план, как сугубо теоретическая проблема. И вот теперь этот суровый вопрос из сферы теории переходит в практику. И эта неожиданная делегация, и это еще более неожиданное приглашение… Как на это ответить? Противоречивые мысли проносились в голове, и он начал понимать раздражительную непоследовательность Нечипоренко. Однако победило благоразумие: он решил принять приглашение, чтобы во время этого ужина разобраться в настроениях местных жителей, или, быть может, открыть для себя что-то интересное.

Уточнил с Бакулиным ближайшие задачи батальона, назначил ему место следующей встречи, отдал Майстренко последние приказания относительно расквартирования штаба, затем велел Платонову взять все необходимое для ужина и с Наконечным ехать вперед, по указанному адресу. Сам комбриг с Терпуговым и немцами решил идти пешком. Город небольшой — лучше уж пройтись, осмотреть его.

Катерина очутилась на распутье. Ей не хотелось отрываться от подруг, которые, судя по всему, завтра утром уедут на Восток, поближе к дому. Но, с другой стороны, за этот памятный день она успела подружиться со многими хорошими людьми из части…

— Как же быть с Катериной? — спросил замполит.

— Без переводчика нам теперь не обойтись, — задумавшись на миг, ответил Иван Гаврилович.

Алексей Игнатьевич согласился с комбригом.

Вот так и была решена дальнейшая судьба девушки.

Катерина имела при себе лишь небольшую сумку, ушла из профессорского дома в чем была. Теперь она бросила свою нехитрую поклажу в виллис к Сашко и Наконечному, а сама присоединилась к профессору и его спутникам.

Наступили сумерки. Звезды, изредка пробивавшиеся сквозь серые тучи, не могли осветить этот мертвый город, который давно уже не знал вечернего освещения.

— Видите, — объяснял профессор своим спутникам, — город превратился в руины.

— Мы не жили, — добавил парикмахер, — мы прозябали в темноте.

— Словно кроты, — закончил мысль слесарь.

Березовский и Терпугов освещали дорогу батарейными фонариками. Лучи фонарей выхватывали из тьмы то воронку от артиллерийского снаряда, то целый квартал, разрушенный бомбами, то черную замшелую подворотню, то кусок стены с пометкой наших саперов: «Мин нет». Время от времени навстречу им попадались патрули комендатуры, город начинал жить новой, неведомой доселе жизнью.

Изредка встречались и прохожие. Утомленно брели вчерашние узники концлагерей — страшно изможденные люди в полосатых тюремных робах. Они боязливо оглядывались вокруг, все еще не веря в свое освобождение. А вот грузная немка натужно толкала впереди себя тачку, на которой сидел завернутый в одеяло ее парализованный муж. Спросили, куда она направляется, — в ответ последовало равнодушное: